Психология критических ситуаций (курс лекций)
Проблема критических ситуаций в наш век электроники и информатики особенно актуальна, поскольку приходится обрабатывать большие объемы информации и очень часто психика с этим просто не справляется. Критические ситуации возникают чаще всего в том случае, когда человек попадает в непредвиденные обстоятельства и не может сразу в них сориентироваться, взять себя в руки. В общем случае возникновение критических ситуаций связано с тем, что теряется смысл жизни. Это философское понятие, однако, по мнению многих просвещенных писателей, оно играет очень важную роль в жизни личности. Например, Лев Николаевич Толстой в своей «Исповеди» показал, что утрата смысла жизни для человека равносильна смерти.
Давайте рассмотрим, какие же существуют критические ситуации и как из них надо выходить. Всего существует четыре ключевых понятия критических ситуаций , однако они могут сочетаться в самых разных комбинациях.
Стресс в переводе с английского stress означает напряжение. Это особое состояние организма, его реакция на внешние раздражители, требующее в большей или меньшей степени функциональной перестройки, адаптации к возникшей ситуации. На самом деле каждая новая жизненная ситуация в жизни человека вызывает стресс . Жизнь без стресса невозможна, а полная свобода от стресса означает смерть, по мнению Г. Селье . Критические состояния вызывает не стресс , а дистресс , такое состояние человеческого организма, которое он переживает как горе, истощение сил и которое сопровождается потерей контроля над собой. Для выхода из этого состояния требуется либо собственно стресс , который в данном случае будет играть роль антидепрессанта, либо длительный отдых, возможно даже не без помощи психолога.
Фрустрация переводится с латыни frustratio как обман, расстройство. Фрустрация характеризуется двумя моментами: сильным желанием достичь цели и препятствием для ее достижения. В качестве преград могут выступать следующие факторы: физический – ограничение или лишение свободы, биологический – болезнь или старость, психологический – страх или недостаточность интеллекта, социально-культурный – нормы и правила или запреты. Степень выраженности этого состояния может быть неявной при незначительных проблемах, и очень яркой в том случае, когда проблемы становятся абсолютно неразрешимыми. Внешне это может проявляться как дезорганизация поведения при утрате контроля над волей или как потеря надежды при снижении степени сознания отсутствием мотивации. Выход из состояния фрустрации возможен только в том случае, если удастся поставить сознание выше обстоятельств и таким образом нейтрализовать проблемную ситуацию.
Слово конфликт происходит от латинского conflictus , означающего столкновение. Причем это столкновение не обязательно связано с наличием внешнего фактора – другого человека. Зачастую конфликт происходит внутри сознания самой личности, когда в нем борются противоречивые мотивации и человек не в состоянии самостоятельно с ними справиться. В этом случае очень действенной мерой является дополнительная мотивация, которая может стать компромиссным решением возникших проблем. Для поиска такого решения может потребоваться вмешательство опытного психолога.
Кризис , как ни странно, происходит от латинского слова krisis , которое переводится как решение. Кризисом является такое состояние, когда перед человеком встает неразрешимая проблема, от которой либо совсем невозможно избавиться, например, смерть близкого человека, либо невозможно избавиться в короткие сроки, такая как потеря работы. В зависимости от конкретной проблемы различаются два типа кризиса . В первом случае серьезное потрясение долгое время сохраняется, но оставляет шанс для выхода из кризиса . Во втором случае бесповоротно перечеркиваются жизненные замыслы, происходит глобальная перестройка психологии личности и переосмысление самого смысла жизни. Второй случай требует от человека большой силы воли и умение адаптироваться к новым условиям.
По мнению некоторых психологов, критические ситуации являются неизбежным результатом взаимодействия личности с другими людьми, с обществом, с самим собой. Известный психолог Ф. Е. Василюк дал процессу преодоления критических ситуаций название переживания , вложив в них новый смысл. Прежде считалось, что это понятие означает созерцание и эмоциональные действия личности в ответ на сложившиеся обстоятельства. Предложенная Ф. Е. Василюком формулировка рассматривает переживания как внутренняя интеллектуально-волевую работу, направленную на преодоление критических ситуаций и восстановление душевного равновесия, осмысления жизни и жизненной позиции. То есть переживания это своего рода возвращение человека к жизни.
Прилагательные “критический” и “критичный” относятся к паронимическим парам (схожие по звучанию слова, но разные по значению).
Правильно
Критический – прилагательное используется в значениях: относящийся к критике, содержащий критику (отрицательную оценку), находящийся в состоянии кризиса, опасный, обладающий способностью к критике.
Критичный – это прилагательное используется в значениях: наиболее важный, решающий, определяющий, содержащий в себе критику, исполненный критики, обладающий возможностью к критике.
В русском языке с этими словами сформировались устоявшиеся выражения, в которых употребляется одно из этих прилагательных.
Критический
Прилагательное “критический
Критическая статья
– статья, в которой критикуется что-либо.
Критический разбор
– конструктивная критика произведения искусства.
Критические замечания
– указания на ошибки или недоработки чего-либо.
Критическая ситуация
– ситуация, в которой невозможно реализовать какой-либо замысел или достичь изначальной цели.
Критическое положение (состояние)
– опасное положение, связанное с возможностью нарушения нормального состояния чего-нибудь.
Критический уровень воды
– при наводнении уровень воды, который является опасным для чего-либо.
Также прилагательное используется в значениях:
Критический ум
– способный относиться с критикой к чему-нибудь, видеть недостатки.
Критически мыслить
– быть настроенным на поиск ошибок или недоработок.
Критически настроен
– воспринимать все скептически.
Критичный
Прилагательное “критичный
” чаще всего употребляется в следующих словосочетаниях:
Критичный период
– наиболее опасный период чего-либо.
Критичный тон
– тон разговора исполненный критики (возможно надменности).
Критичный подход
– подход к чему-либо с позиции недоверия.
Критичный человек
– человек, который склонен критиковать, не доверять.
Критичный склад ума
– склад ума, при котором человек склонен искать подвох, ошибки, прочее.
Чтобы лучше понять разницу между значениями слов, нужно употребить их в предложении, контекст которого даст понимание тонкого отличия значений.
Критическая статья была написана в критичном тоне.
– статья, содержащая критику, была написана в тоне, исполненном критики.
Благодаря критичному складу ума он мог мыслить критически.
– благодаря особому складу ума он умел искать недостатки (ошибки) в чем-либо.
На предприятии сложилась критическая ситуация.
– на предприятии сложилась опасная ситуация.
Сейчас на предприятии самый критичный период в развитии.
– на предприятии сейчас период, он которого в дальнейшем зависит что-либо.
Критично
Критично
– наречие к прилагательному критичный, означает “очень”, “крайне важно” или “подвергая критике”.
Знание теорем критично при первоначальном обучении.
Четкое понимание разницы между состояниями агрегата очень критично.
Он относился к этой книге весьма критично.
Мы критично относимся ко всем нововведениям на производстве.
Критическая ситуация – ситуация невозможности , т.е. такая ситуация, в которой субъект сталкивается с невозможностью реализации внутренних необходимых потребностей своей жизни (мотивов, стремлений, ценностей и пр.).
Существуют четыре ключевых понятия, которыми в современной психологии описываются критические ситуации в жизни .
Это понятия стресса, фрустрации, конфликта и кризиса.
Несмотря на огромную литературу вопроса, теоретические представления о критических ситуациях развиты довольно слабо. Особенно это касается теории стресса и кризиса, где многие авторы ограничиваются простым перечислением конкретных событий, в результате которых создаются стрессовые или кризисные ситуации, или пользуются для характеристики этих ситуаций такими общими схемами, как нарушение равновесия (психического, душевного, эмоционального), никак их теоретически не конкретизируя. Несмотря на то, что темы фрустрации и конфликта, каждая в отдельности , проработаны намного лучше, установить ясные отношения хотя бы между двумя этими понятиями не удается, не говоря уже о полном отсутствии попыток соотнести одновременно все четыре названных понятия, установить, не перекрещиваются ли они, каковы логические условия употребления каждого из них и т.д.
Положение таково, что исследователи, которые изучают одну из этих тем, любую критическую ситуацию подводят под излюбленную категорию, так что для психоаналитика всякая такая ситуация является ситуацией конфликта, для последователей Г. Селье – ситуацией стресса и т.д., а авторы, чьи интересы специально не связаны с этой проблематикой, при выборе понятия стресса, конфликта, фрустрации или кризиса исходят в основном из интуитивных или стилистических соображений. Все это приводит к большой терминологической путанице.
Поэтому первоочередной теоретической задачей является выделение за каждой из понятийных фиксаций критической ситуации специфического категориального поля, задающего сферу ее приложения.
Решать эту задачу необходимо из общего представления, согласно которому тип критической ситуации определяется характером состояния «невозможности», в котором оказалась жизнедеятельность субъекта. «Невозможность» же эта определяется, в свою очередь, тем, какая жизненная необходимость оказывается парализованной в результате неспособности имеющихся у субъекта типов активности справиться с наличными внешними и внутренними условиями жизнедеятельности.
Эти внешние и внутренние условия, тип активности и специфическая жизненная необходимость и являются теми главными пунктами, по которым необходимо характеризовать основные типы критических ситуаций и отличать их друг от друга.
Стресс
Непроясненность категориальных оснований и ограничений более всего сказалась на понятии стресса. Означая сначала неспецифический ответ организма на воздействие вредных агентов, проявляющийся в симптомах общего адаптационного синдрома , это понятие относят теперь ко всему, что угодно, так что в критических работах по стрессу сложилась даже своеобразная жанровая традиция начинать обзор исследований с перечисления чудом уживающихся под шапкой этого понятия таких совершенно разнородных явлений, как реакция на холодовые воздействия и на услышанную в свой адрес критику, гипервентиляция легких в условиях форсированного дыхания и радость успеха, усталость и унижение. По замечанию Р. Люфта, «многие считают стрессом все, что происходит с человеком, если он не лежит в своей кровати», а Г. Селье полагает, что «даже в состоянии полного расслабления спящий человек испытывает некоторый стресс», и приравнивает отсутствие стресса к смерти. Если к этому добавить, что стрессовые реакции присущи, по Селье, всему живому, в том числе и растениям, то это понятие вместе со своими нехитрыми производными (стрессор, микро- и макростресс, хороший и плохой стресс) становится центром чуть ли не космологической по своим притязаниям системы, вдруг обретая достоинство не больше и не меньше, чем «ведущего стимула жизнеутверждения, созидания, развития», «основы всех сторон жизнедеятельности человека» или выступая в качестве фундамента для доморощенных философско-этических построений.
Подобные превращения конкретно-научного понятия в универсальный принцип так хорошо знакомы из истории психологии, так подробно описаны Л.С. Выготским закономерности этого процесса, что состояние, в котором сейчас находится анализируемое понятие, наверное, можно, было бы предсказать в самом начале «стрессового бума»: «Это открытие, раздувшееся до мировоззрения, как лягушка, раздувшаяся в вола, этот мещанин во дворянстве, попадает в самую опасную... стадию своего развития: оно легко лопается, как мыльный пузырь*; во всяком случае, оно вступает в стадию борьбы и отрицания, которые оно встречает теперь со всех сторон». [* Этим образом Л.С. Выготский передает переходящее всякие пределы возрастание объема понятия, но, конечно, не исчезновение его содержания и не упразднение его из научного обихода.]
И в самом деле, в современных психологических работах по стрессу предпринимаются настойчивые попытки так или иначе ограничить притязания этого понятия, подчинив его традиционной психологической проблематике и терминологии. Р. Лазарус с этой целью вводит представление о психологическом стрессе , который, в отличие от физиологической высокостереотипизированной стрессовой реакции на вредность, является реакцией, опосредованной оценкой угрозы и защитными процессами . Дж. Эверилл вслед за С. Сэллсом считает сущностью стрессовой ситуации утрату контроля, т.е. отсутствие адекватной данной ситуации реакции при значимости для индивида последствий отказа от реагирования. П. Фресс предлагает называтьстрессом особый вид эмоциогенных ситуаций, а именно «употреблять этот термин применительно к ситуациямповторяющимся, или хроническим, в которых могут появиться нарушения адаптации» . Ю.С. Савенко определяет психический стресс как «состояние, в котором личность оказывается в условиях, препятствующих ее самоактуализации».
Этот список можно было бы продолжить, но главная тенденция в освоении психологией понятия стресса видна и из этих примеров. Она состоит в отрицании неспецифичности ситуаций, порождающих стресс . Не любое требование среды вызывает стресс, а лишь то, которое оценивается как угрожающее , которое нарушает адаптацию, контроль, препятствует самоактуализации . «Вряд ли кто-либо думает, - апеллирует к здравому смыслу Р.С. Разумов, - что любое мышечное напряжение должно явиться для организма стрессорным агентом. Спокойную прогулку... никто не воспринимает как стрессорную ситуацию».
Однако не кто иной, как сам отец учения о стрессе Ганс Селье, даже состояние сна, не говоря уже о прогулке, считает не лишенным стресса. Стресс, по Г. Селье, это «неспецифический ответ организма на любое предъявленное ему требование».
Реакцию психологов можно понять: действительно, как примирить эту формулировку с неустранимым из понятия стресса представлением, что стресс - это нечто необычное, из ряда вон выходящее, превышающее пределы индивидуальной нормы функционирования? Как совместить в одной мысли «любое» с «экстремальным»? Казалось бы, это невозможно, и психологи (да и физиологи) отбрасывают «любое», т.е. идею неспецифичности стресса, противопоставляя ей идею специфичности. Но устранить идею неспецифичности стресса (ситуации и реакции) - это значит убить в этом понятии то, ради чего оно создавалось, его основной смысл. Пафос этого понятия не в отрицании специфического характера стимулов и ответов организма на них, а в утверждении того, что любой стимул наряду со своим специфическим действием предъявляет организму неспецифические требования, ответом на которые является неспецифическая реакция во внутренней среде организма.
Из сказанного следует, что если уж психология берет на вооружение понятие «стресс», то ее задача состоит в том, чтобы, отказавшись от неоправданного расширения объема этого понятия, тем не менее сохранить основное его содержание – идею неспецифичности стресса. Чтобы решить эту задачу, нужно эксплицировать те мыслимые психологические условия, при которых эта идея точно отражает задаваемый ими срез психологической реальности. Мы говорим о точности вот почему. Спору нет, нарушения самоактуализации, контроля и т.д. вызывают стресс, это достаточные условия его. Но дело состоит в том, чтобы обнаружить минимально необходимые условия, точнее, специфические условия порождения неспецифического образования – стресса.
Любое требование среды может вызвать критическую, экстремальную ситуацию только у существа, которое не способно справиться ни с какими требованиями вообще и в то же время внутренней необходимостью жизни которого является неотложное (здесь-и-теперь) удовлетворение всякой потребности, иначе говоря, у существа, нормальный жизненный мир которого «легок» и «прост», т.е. таков, что удовлетворение любой потребности происходит прямо и непосредственно, не встречая препятствий ни со стороны внешних сил, ни со стороны других потребностей и, стало быть, не требуя от индивида никакой активности.
Полную реализацию такого гипотетического существования, когда блага даны прямо и непосредственно и вся жизнь сведена к непосредственной витальности, можно усмотреть, да и то с известными оговорками, только в пребывании плода в чреве матери, однако частично оно присуще всякой жизни, проявляясь в виде установки на здесь-и-теперь удовлетворение, или в том, что З. Фрейд называл «принципом удовольствия».
Понятно, что реализация такой установки сплошь и рядом прорывается самыми обычными, любыми требованиями реальности; и если такой прорыв квалифицировать как особую критическую ситуацию – стресс, мы приходим к такому понятию стресса, в котором очевидным образом удается совместить идею «экстремальности» и идею «неспецифичности». При описанных содержательно-логических условиях вполне ясно, как можно считать стресс критическим событием и в то же время рассматривать его как перманентное жизненное состояние.
Итак, категориальное поле, которое стоит за понятием стресса, можно обозначить термином «витальность» (от лат. vitalis «жизненный» – поведение, характеризующиеся энергией, энтузиазмом и выносливостью) , понимая под ним неустранимое измерение бытия, «законом» которого является установка на здесь-и-теперь удовлетворение.
Фрустрация
Необходимыми признаками фрустрирующей ситуации согласно большинству определений является наличие сильной мотивированности достичь цель (удовлетворить потребность) и преграды, препятствующей этому достижению.
В соответствии с этим фрустрирующие ситуации классифицируются по характеру фрустрируемых мотивов и по характеру «барьеров» .
К классификациям первого рода (характер фрустрируемых мотивов) относится, например, проводимое А. Маслоу различение базовых, «врожденных» психологических потребностей (в безопасности, уважении и любви), фрустрация которых носит патогенный характер, и «приобретенных потребностей», фрустрация которых не вызывает психических нарушений.
Барьеры, преграждающие путь индивида к цели, могут быть физические (например, стены тюрьмы), биологические (болезнь, старение), психологические (страх, интеллектуальная недостаточность) и социокультурные (нормы, правила, запреты). Барьеры делятся на внешние и внутренние , (деление, использованное Т. Дембо для описания своих экспериментов): внутренние барьеры – препятствуют достижению цели, а внешние – не дают индивиду выйти из ситуации.
К. Левин, анализируя внешние в этом смысле барьеры, применяемые взрослыми для управления поведением ребенка, различает «физически-вещественные», «социологические» («орудия власти, которыми обладает взрослый в силу своей социальной позиции») и «идеологические» барьеры (вид социальных, отличающийся включением «целей и ценностей, признаваемых самим ребенком». Иллюстрация: «Помни, ты же девочка!»).
Сочетание сильной мотивированности к достижению определенной цели и препятствий на пути к ней, несомненно, является необходимым условием фрустрации, однако порой мы преодолеваем значительные трудности, не впадая при этом в состояние фрустрации . Значит, должен быть поставлен вопрос о достаточных условиях фрустрации, или, что-то же, вопрос о переходе ситуации затрудненности деятельности в ситуацию фрустрации. Ответ на него естественно искать в характеристиках состояния фрустрированности, ведь именно его наличие отличает ситуацию фрустрации от ситуации затрудненности . Однако в литературе по проблеме фрустрации мы не находим анализа психологического смысла этого состояния, большинство авторов ограничиваются описательными констатациями, что человек, будучи фрустрирован, испытывает беспокойство и напряжение, чувства безразличия, апатии и утраты интереса, вину и тревогу, ярость и враждебность, зависть и ревность и т.д. Сами по себе эти эмоции не проясняют нашего вопроса, а кроме них у нас остается единственный источник информации – поведенческие «следствия» фрустрации, или фрустрационное поведение. Может быть, особенности этого поведения могут пролить свет на то, что происходит при переходе от ситуации затрудненности к ситуации фрустрации?
Обычно выделяют следующие виды фрустрационного поведения : а) двигательное возбуждение – бесцельные и неупорядоченные реакции; б) апатия (в исследовании Р. Баркера, Т. Дембо и К. Левина один из детей в фрустрирующей ситуации лег на пол и смотрел в потолок); в) агрессия и деструкция , г) стереотипия – тенденция к слепому повторению фиксированного поведения; д) регрессия , которая понимается либо «как обращение к поведенческим моделям, доминировавшим в более ранние периоды жизни индивида », либо как «примитивизация» поведения (измерявшаяся в эксперименте Р. Баркера, Т. Дембо и К. Левина снижением «конструктивности» поведения ) или падение «качества исполнения».
Таковы виды фрустрационного поведения . Каковы же его наиболее существенные, центральные характеристики ? Монография Н. Майера отвечает на этот вопрос уже своим названием - «Фрустрация: поведение без цели ». В другой работе Н. Майер разъяснял, что базовое утверждение состоит не в том, что «фрустрированный человек не имеет цели», а «что поведение фрустрированного человека не имеет цели, т.е. что оно утрачивает целевую ориентацию» . Майер иллюстрирует свой тезис примером, в котором двое людей, спешащих купить билет на поезд, затевают в очереди ссору, затем драку и оба в итоге опаздывают. Это поведение не содержит в себе цели добывания билета, поэтому, по определению Майера, оно является не адаптивным (= удовлетворяющим потребность), а «фрустрационно спровоцированным поведением». Новая цель не замещает здесь старой.
Для уточнения позиции этого автора нужно оттенить ее другими мнениями. Так, Э. Фромм полагает, что фрустрационное поведение (в частности, агрессия) «представляет собой попытку, хотя часто и бесполезную, достичь фрустрированной цели». К. Гольдштейн, наоборот, утверждает, что поведение этого рода не подчинено не только фрустрированной цели, но вообще никакой цели, оно дезорганизованно и беспорядочно . Он называет это поведение «катастрофическим».
На таком фоне точка зрения Н. Майера может быть сформулирована следующим образом: необходимым признаком фрустрационного поведения является утрата ориентации на исходную, фрустрированную цель (в противоположность мнению Э. Фромма), этот же признак является и достаточным (в противоположность мнению К. Гольдштейна) – фрустрационное поведение не обязательно лишено всякой целенаправленности, внутри себя оно может содержать некоторую цель (скажем, побольнее уязвить соперника в фрустрационно спровоцированной ссоре). Важно то, что достижение этой цели лишено смысла относительно исходной цели или мотива данной ситуации.
Разногласия этих авторов помогают нам выделить два важнейших параметра , по которым должно характеризоваться поведение во фрустрирующей ситуации . Первый из них, который можно назвать «мотивосообразностью», заключается в наличии осмысленной перспективной связи поведения с мотивом, конституирующим психологическую ситуацию . Второй параметр – организованность поведения какой бы то ни было целью , независимо от того, ведет ли достижение этой цели к реализации указанного мотива. Предполагая, что тот и другой параметры поведения могут в каждом отдельном случае иметь положительное либо отрицательное значение, т.е. что текущее поведение может быть либо упорядочено и организовано целью, либо дезорганизовано, и одновременно оно может быть либо сообразным мотиву, либо не быть таковым, получим следующую типологию возможных «состояний» поведения .
В затруднительной для субъекта ситуации мы можем наблюдать формы поведения, соответствующие каждому из этих четырех типов.
1. Поведение первого типа, мотивосообразное и подчиненное организующей цели, заведомо не является фрустрационным . Причем здесь важны именно эти внутренние его характеристики, ибо сам по себе внешний вид поведения (будь то наблюдаемое безразличие субъекта к только что манившей его цели, деструктивные действия или агрессия) не может однозначно свидетельствовать о наличии у субъекта состояния фрустрации: ведь мы можем иметь дело с произвольным использованием той же агрессии (или любых других, обычно автоматически относящихся к фрустрационному поведению актов), использованием, сопровождающимся, как правило, самоэкзальтацией с разыгрыванием соответствующего эмоционального состояния (ярости) и исходящим из сознательного расчета таким путем достичь цели.
2. Такое псевдофрустрационное поведение может перейти в форму поведения второго типа: умышленно «закатив истерику» в надежде добиться своего, человек теряет контроль над своим поведением, он уже не волен остановиться, вообще регулировать свои действия. Произвольность, т.е. контроль со стороны воли, утрачен, однако это не значит, что полностью утрачен контроль со стороны сознания. Поскольку это поведение более не организуется целью, оно теряет психологический статус целенаправленного действия , но тем не менее сохраняет еще статус средства реализации исходного мотива ситуации , иначе говоря, в сознании сохраняется смысловая связь между поведением и мотивом, надежда на разрешение ситуации . Хорошей иллюстрацией этого типа поведения могут служить истерические реакции, которые образовались в результате «добровольного усиления рефлексов», но впоследствии стали непроизвольными. При этом, как показывают, например, наблюдения военных врачей, солдаты, страдавшие истерическими гиперкинезами, хорошо осознавали связь усиленного дрожания с возможностью избежать возвращения на поле боя.
3. Для поведения третьего типа характерна как раз утрата связи, через которую от мотива передается действию смысл. Человек лишается сознательного контроля над связью своего поведения с исходным мотивом: хотя отдельные действия его остаются еще целенаправленными, он действует уже не «ради чего-то», а «вследствие чего-то». Таково упоминавшееся поведение человека, целенаправленно дерущегося у кассы со своим конкурентом, в то время как поезд отходит от станции. «Мотивация здесь, - говорит Н. Майер, - отделяется от причинения как объясняющее понятие».
4. Поведение четвертого типа , пользуясь термином К. Гольдштейна, можно назвать «катастрофическим» . Это поведение не контролируется ни волей, ни сознанием субъекта, оно и дезорганизовано, и не стоит в содержательно-смысловой связи с мотивом ситуации. Последнее, важно заметить, не означает, что прерваны и другие возможные виды связей между мотивом и поведением (в первую очередь «энергетические»), поскольку, будь это так, не было бы никаких оснований рассматривать это поведение в отношении фрустрированного мотива «квалифицировать как «мотивонесообразное». Предположение, что психологическая ситуация продолжает определяться фрустрированным мотивом, является необходимым условием рассмотрения поведения как следствия фрустрации.
Возвращаясь к поставленному выше вопросу о различении ситуации затрудненности и ситуации фрустрации, можно сказать, что первой из них соответствует поведение первого типа данной типологии, а второй – остальных трех типов. С этой точки зрения видна неадекватность линейных представлений о фрустрационной толерантности, с помощью которых обычно описывается переход ситуации затрудненности в ситуацию фрустрации. На деле он осуществляется в двух измерениях – по линии утраты контроля со стороны воли, т.е. дезорганизации поведения и/или по линии утраты контроля со стороны сознания, т.е. утраты «мотивосообразности» поведения, что на уровне внутренних состояний выражается соответственно в потере терпения и надежды.
Определение категориального поля понятия фрустрации задается категорией деятельности . Это поле может быть изображено как жизненный мир, главной характеристикой условий существования в котором является трудность, а внутренней необходимостью этого существования – реализация мотива . Деятельное преодоление трудностей на пути к «мотивосообразным» целям – «норма» такой жизни, а специфическая для него критическая ситуация возникает, когда трудность становится непреодолимой, т.е. переходит в невозможность.
Конфликт
Задача определения психологического понятия конфликта довольно сложна. Если задаться целью найти дефиницию, которая не противоречила бы ни одному из имеющихся взглядов на конфликт, она звучала бы психологически абсолютно бессодержательно: конфликт – это столкновение чего-то с чем-то . Два основных вопроса теории конфликта – что именно сталкивается в нем и каков характер этого столкновения – решаются совершенно по-разному у разных авторов.
Решение первого из этих вопросов тесно связано с общей методологической ориентацией исследователя. Приверженцы психодинамических концептуальных схем определяют конфликт как одновременную актуализацию двух или более мотивов (побуждений). Бихевиористски ориентированные исследователи утверждают, что о конфликте можно говорить только тогда, когда имеются альтернативные возможности реагирования. Наконец, с точки зрения когнитивной психологии в конфликте сталкиваются идеи, желания, цели, ценности – словом, феномены сознания . Эти три парадигмы рассмотрения конфликта сливаются у отдельных авторов в компромиссные «синтагматические» конструкции, и если конкретные воплощения таких сочетаний чаще всего оказываются эклектическими, то сама идея подобного синтеза выглядит очень перспективной: в самом деле, ведь за тремя названными парадигмами легко угадываются три фундаментальные для развития современной психологии категории – мотив, действие и образ, которые в идеале должны органически сочетаться в каждой конкретной теоретической конструкции.
Не менее важным является и второй вопрос – о характере отношений конфликтующих сторон . Он распадается на три подвопроса , первый из которых касается сравнительной интенсивности противостоящих в конфликте сил и разрешается чаще всего утверждением о приблизительном равенстве этих сил . Второй подвопрос связан с определением ориентированности друг относительно друга противоборствующих тенденций . Большинство авторов даже не обсуждает альтернатив обычной трактовке конфликтующих побуждений как противоположно направленных. К. Хорни проблематизировала это представление, высказав интересную идею, что только невротический конфликт (т.е. такой, который, по ее определению, отличается несовместимостью конфликтующих сторон, навязчивым и бессознательным характером побуждений) может рассматриваться как результат столкновения противоположно направленных сил. «Угол» между направлениями побуждений в нормальном, не невротическом конфликте меньше 180 градусов, и потому при известных условиях может быть найдено поведение, в большей или меньшей мере удовлетворяющее обоим побуждениям.
Третий подвопрос касается содержания отношений между конфликтующими тенденциями. Здесь, по нашему мнению, следует различать два основных вида конфликтов – в одном случае тенденции внутренне противоположны, т.е. противоречат друг другу по содержанию, в другом – они несовместимы не принципиально, а лишь по условиям места и времени.
Для выяснения категориального основания понятия конфликта следует вспомнить, что онтогенетически конфликт – достаточно позднее образование . Р. Спиц полагает, что действительный интрапсихический конфликт возникает только с появлением «идеационных» понятий. К. Хорни в качестве необходимых условий конфликта называет осознание своих чувств и наличие внутренней системы ценностей, а Д. Миллер и Г. Свэнсон – «способность чувствовать себя виновным за те или иные импульсы» . Все это доказывает, что конфликт возможен только при наличии у индивида сложного внутреннего мира и актуализации этой сложности.
Здесь проходит теоретическая граница между ситуациями фрустрации и конфликта. Ситуация фрустрации, как мы видели, может создаваться не только материальными преградами, но и преградами идеальными, например, запретом на осуществление некоторой деятельности. Эти преграды, и запрет в частности, когда они выступают для сознания субъекта как нечто самоочевидное и, так сказать, не обсуждаемое, являются по существу психологически внешними барьерами и порождают ситуацию фрустрации, а не конфликта, несмотря на то, что при этом сталкиваются две, казалось бы, внутренние силы. Запрет может перестать быть самоочевидным, стать внутренне проблематичным, и тогда ситуация фрустрации преобразуется в конфликтную ситуацию.
Так же, как трудности внешнего мира противостоит деятельность, так сложности внутреннего мира, т.е. перекрещенности жизненных отношений субъекта, противостоит активность сознания . Внутренняя необходимость , или устремленность активности сознания, состоит в достижении согласованности и непротиворечивости внутреннего мира. Сознание призвано соизмерять мотивы, выбирать между ними, находить компромиссные решения и т.д., словом, преодолевать сложность. Критической ситуацией здесь является такая, когда субъективно невозможно ни выйти из ситуации конфликта, ни разрешить ее, найдя компромисс между противоречащими побуждениями или пожертвовав одним из них.
Подобно тому, как выше различались ситуации затруднения деятельности и невозможности ее реализации, следует различать ситуацию осложнения и критическую конфликтную ситуацию, наступающую, когда сознание капитулирует перед субъективно неразрешимым противоречием мотивов.
Кризис
Хотя проблематика кризиса индивидуальной жизни всегда была в поле внимания гуманитарного мышления, в том числе и психологического, в качестве самостоятельной дисциплины, развиваемой в основном в рамках превентивной психиатрии, теория кризисов появилась на психологическом горизонте сравнительно недавно. Ее начало принято вести от замечательной статьи Э. Линдеманна, посвященной анализу острого горя.
«Исторически на теорию кризисов повлияли в основном четыре интеллектуальных движения: теория эволюции и её приложения к проблемам общей и индивидуальной адаптации; теория достижения и роста человеческой мотивации; подход к человеческому развитию с точки зрения жизненных циклов и интерес к совладанию с экстремальными стрессами...». Среди идейных истоков теории кризисов называют также психоанализ (и в первую очередь такие его понятия, как психическое равновесие и психологическая защита ), некоторые идеи К. Роджерса и теорию ролей.
Отличительные черты теории кризисов, согласно Дж. Якобсону, состоят в следующем:
Она относится главным образом к индивиду, хотя некоторые её понятия используются применительно к семье, малым и большим группам; «теория кризисов... рассматривает человека в его собственной экологической перспективе, в его естественном человеческом окружении»;
Теория кризисов подчеркивает не только возможные патологические следствия кризиса, но и возможности роста и развития личности.
Что касается конкретных теоретических положений этой дисциплины, то они в основном воспроизводят то, что нам уже известно из теорий других типов критических ситуаций. Среди эмпирических событий, которые могут привести к кризису, различные авторы выделяют такие, как смерть близкого человека, тяжелое заболевание, отделение от родителей, семьи, друзей, изменение внешности, смена социальной обстановки, женитьба, резкие изменения социального статуса и т.д.
Теоретически жизненные события квалифицируются как ведущие к кризису, если они «создают потенциальную или актуальную угрозу удовлетворению фундаментальных потребностей...» и при этом ставят перед индивидом проблему, «от которой он не может уйти и которую не может разрешить в короткое время и привычным способом».
Дж. Каплан описал четыре последовательные стадии кризиса :
1) первичный рост напряжения, стимулирующий привычные способы решения проблем;
2) дальнейший рост напряжения в условиях, когда эти способы оказываются безрезультатными;
3) еще большее увеличение напряжения, требующее мобилизации внешних и внутренних источников;
4) если все оказывается тщетным, наступает четвертая стадия, характеризуемая повышением тревоги и депрессии, чувствами беспомощности и безнадежности, дезорганизацией личности.
Кризис может кончиться на любой стадии, если опасность исчезает или обнаруживается решение.
Своей относительной самостоятельностью концепция кризисов обязана не столько собственным теоретическим особенностям, сколько тому, что она является составной частью интенсивно развивающихся во многих странах практики краткосрочной и доступной широким слоям населения (в отличие от дорогостоящего психоанализа) психолого-психиатрической помощи человеку, оказавшемуся в критической ситуации. Эта концепция неотделима от службы психического здоровья, кризисно-превентивных программ и т.п., что объясняет как ее очевидные достоинства – непосредственные взаимообмены с практикой, клиническую конкретность понятий, так и не менее очевидные недостатки – эклектичность, неразработанность собственной системы категорий и непроясненность связи используемых понятий с академическими психологическими представлениями.
Поэтому о психологической теории кризисов в собственном смысле слова говорить еще рано. Однако мы берем на себя смелость утверждать, что системообразующей категорией этой будущей концепции (если ей суждено состояться) должна стать категория индивидуальной жизни, понимаемой как развертывающееся целое, как жизненный путь личности. Собственно говоря, кризис – это кризис жизни , критический момент и поворотный пункт жизненного пути.
Внутренней необходимостью жизни личности является реализация своего пути, своего жизненного замысла. Психологическим «органом», проводящим замысел сквозь неизбежные трудности и сложности мира, является воля . Воля – это орудие преодоления «умноженных» друг на друга сил трудности и сложности. Когда перед лицом событий, охватывающих важнейшие жизненные отношения человека, воля оказывается бессильной (не в данный изолированный момент, а в принципе, в перспективе реализации жизненного замысла), возникает специфическая для этой плоскости жизнедеятельности критическая ситуация – кризис.
Как и в случаях фрустрации и конфликта, можно выделить два рода кризисных ситуаций, различающихся по степени оставляемой ими возможности реализации внутренней необходимости жизни . Кризис первого рода может серьезно затруднять и осложнять реализацию жизненного замысла, однако при нем все еще сохраняется возможность восстановления прерванного кризисом хода жизни. Это испытание, из которого человек может выйти сохранившим в существенном состоянии свой жизненный замысел и удостоверившим свою самотождественность. Ситуация второго рода, собственно кризис, делает реализацию жизненного замысла невозможной. Результат переживания этой невозможности – метаморфоза личности, перерождение её, принятие нового замысла жизни, новых ценностей, новой жизненной стратегии, нового образа-Я.
Итак, каждому из понятий, фиксирующих идею критической ситуации, соответствует особое категориальное поле, задающее нормы функционирования этого понятия, которые необходимо учитывать для его критического употребления. Такое категориальное поле в плане онтологии отражает особое измерение жизнедеятельности человека, обладающее собственными закономерностями и характеризуемое присущими ему условиями жизнедеятельности, типом активности и специфической внутренней необходимостью. Сведем все эти характеристики в таблицу.
Критическая ситуация в самом общем плане должна быть определена как ситуация невозможности, т.е. такая ситуация, в которой субъект сталкивается с невозможностью реализации внутренних необходимостей своей жизни (мотивов, стремлений, ценностей и пр.).
Существуют четыре ключевых понятия, которыми в современной психологии описываются критические жизненные ситуации. Это понятия стресса, фрустрации, конфликта и кризиса. Несмотря на огромную литературу вопроса, теоретические представления о критических ситуациях развиты довольно слабо. Особенно это касается теории стресса и кризиса, где многие авторы ограничиваются простым перечислением конкретных событий, в результате которых создаются стрессовые или кризисные ситуации, или пользуются для характеристики этих ситуаций такими общими схемами, как нарушение равновесия (психического, душевного, эмоционального), никак их теоретически не конкретизируя. Несмотря на то, что темы фрустрации и конфликта, каждая в отдельности, проработаны намного лучше, установить ясные отношения хотя бы между двумя этими понятиями не удается, не говоря уже о полном отсутствии попыток соотнести одновременно все четыре названных понятия, установить, не перекрещиваются ли они, каковы логические условия упот ребления каждого из них и т.д. Положение таково, что исследователи, которые изучают одну из этих тем, любую критическую ситуацию подводят под излюбленную категорию, так что для психоаналитика всякая такая ситуация является ситуацией конфликта, для последователей Г. Селье - ситуацией стресса и т.д., а авторы, чьи интересы специально не связаны с этой проблематикой, при выборе понятия стресса, конфликта, фрустрации или кризиса исходят в основном из интуитивных или стилистических соображений. Все это приводит к большой терминологической путанице.
Ввиду такого положения первоочередной теоретической задачей, которая и будет решаться на последующих страницах, является выделение за каждой из понятийных фиксаций критической ситуации специфического категориального поля, задающего сферу ее приложения. Решая эту задачу, мы будем исходить из общего представления, согласно которому тип критической ситуации определяется характером состояния "невозможности", в котором оказалась жизнедеятельность субъекта. "Невозможность" же эта определяется, в свою очередь, тем, какая жизненная необходимость оказывается парализованной в результате неспособности имеющихся у субъекта типов активности справиться с наличными внешними и внутренними условиями жизнедеятельности. Эти внешние и внутренние условия, тип активности и специфическая жизненная необходимость и являются теми главными пунктами, по которым мы будем характеризовать основные типы критических ситуаций и отличать их друг от друга.
Стресс.
Непроясненность категориальных оснований и ограничений более всего сказалась на понятии стресса. Означая сначала неспецифический ответ организма на воздействие вредных агентов, проявляющийся в симптомах общего адаптационного синдрома, это понятие относят теперь ко всему, что угодно, так что в критических работах по стрессу сложилась даже своеобразная жанровая традиция начинать обзор исследований с перечисления чудом уживающихся под шапкой этого понятия таких совершенно разнородных явлений, как реакция на холодовые воздействия и на услышанную в свой адрес критику, гипервентиляция легких в условиях форсированного дыхания и радость успеха, усталость и унижение. По замечанию Р. Люфта, "многие считают стрессом все, что происходит с человеком, если он не лежит в своей кровати", а Г. Селье полагает, что "даже в состоянии полного расслабления спящий человек испытывает некоторый стресс", и приравнивает отсутствие стресса к смерти. Если к этому добавить, что стрессовые реакции прис ущи, по Селье, всему живому, в том числе и растениям, то это понятие вместе со своими нехитрыми производными (стрессор, микро- и макростресс, хороший и плохой стресс) становится центром чуть ли не космологической по своим притязаниям системы, вдруг обретая достоинство не больше и не меньше, чем "ведущего стимула жизнеутверждения, созидания, развития", "основы всех сторон жизнедеятельности человека" или выступая в качестве фундамента для доморощенных философско-этических построений.
Подобные превращения конкретно-научного понятия в универсальный принцип так хорошо знакомы из истории психологии, так подробно описаны Л.С. Выготским закономерности этого процесса, что состояние, в котором сейчас находится анализируемое понятие, наверное, можно, было бы предсказать в самом начале "стрессового бума": "Это открытие, раздувшееся до мировоззрения, как лягушка, раздувшаяся в вола, этот мещанин во дворянстве, попадает в самую опасную... стадию своего развития: оно легко лопается, как мыльный пузырь*; во всяком случае оно вступает в стадию борьбы и отрицания, которые оно встречает теперь со всех сторон".
И в самом деле, в современных психологических работах по стрессу предпринимаются настойчивые попытки так или иначе ограничить притязания этого понятия, подчинив его традиционной психологической проблематике и терминологии. Р. Лазарус с этой целью вводит представление о психологическом стрессе, который, в отличие от физиологической высокостереотипизированной стрессовой реакции на вредность, является реакцией, опосредованной оценкой угрозы и защитными процессами. Дж. Эверилл вслед за С. Сэллсом считает сущностью стрессовой ситуации утрату контроля, т.е. отсутствие адекватной данной ситуации реакции при значимости для индивида последствий отказа от реагирования. П. Фресс предлагает называть стрессом особый вид эмоциогенных ситуаций, а именно "употреблять этот термин применительно к ситуациям повторяющимся, или хроническим, в которых могут появиться нарушения адаптации". Ю.С. Савенко определяет психический стресс как "состояние, в котором личность оказывается в условиях, препя тствующих ее самоактуализации".
Этот список можно было бы продолжить, но главная тенденция в освоении психологией понятия стресса видна и из этих примеров. Она состоит в отрицании неспецифичности ситуаций, порождающих стресс. Не любое требование среды вызывает стресс, а лишь то, которое оценивается как угрожающее, которое нарушает адаптацию, контроль, препятствует самоактуализации. "Вряд ли кто-либо думает, - апеллирует к здравому смыслу Р.С. Разумов, - что любое мышечное напряжение должно явиться для организма стрессорным агентом. Спокойную прогулку... никто не воспринимает как стрессорную ситуацию".
Однако не кто иной, как сам отец учения о стрессе Ганс Селье, даже состояние сна, не говоря уже о прогулке, считает не лишенным стресса. Стресс, по Г. Селье, это "неспецифический ответ организма на любое (подчеркнем: любое. - Ф.В.) предъявленное ему требование".
Реакцию психологов можно понять: действительно, как примирить эту формулировку с неустранимым из понятия стресса представлением, что стресс - это нечто необычное, из ряда вон выходящее, превышающее пределы индивидуальной нормы функционирования? Как совместить в одной мысли "любое" с "экстремальным"? Казалось бы, это невозможно, и психологи (да и физиологи) отбрасывают "любое", т.е. идею неспецифичности стресса, противопоставляя ей идею специфичности. Но устранить идею неспецифичности стресса (ситуации и реакции) - это значит убить в этом понятии то, ради чего оно создавалось, его основной смысл. Пафос этого понятия не в отрицании специфического характера стимулов и ответов организма на них, а в утверждении того, что любой стимул наряду со своим специфическим действием предъявляет организму неспецифические требования, ответом на которые является неспецифическая реакция во внутренней среде организма.
Из сказанного следует, что если уж психология берет на вооружение понятие "стресс", то ее задача состоит в том, чтобы, отказавшись от неоправданного расширения объема этого понятия, тем не менее сохранить основное его содержание - идею неспецифичности стресса. Чтобы решить эту задачу, нужно эксплицировать те мыслимые психологические условия, при которых эта идея точно отражает задаваемый ими срез психологической реальности. Мы говорим о точности вот почему. Спору нет, нарушения самоактуализации, контроля и т.д. вызывают стресс, это достаточные условия его. Но дело состоит в том, чтобы обнаружить минимально необходимые условия, точнее, специфические условия порождения неспецифического образования - стресса.
Любое требование среды может вызвать критическую, экстремальную ситуацию только у существа, которое не способно справиться ни с какими требованиями вообще и в то же время внутренней необходимостью жизни которого является неотложное (здесь-и-теперь) удовлетворение всякой потребности, иначе говоря, у существа, нормальный жизненный мир которого "легок" и "прост", т.е. таков, что удовлетворение любой потребности происходит прямо и непосредственно, не встречая препятствий ни со стороны внешних сил, ни со стороны других потребностей и, стало быть, не требуя от индивида никакой активности. Полную реализацию такого гипотетического существования, когда блага даны прямо и непосредственно и вся жизнь сведена к непосредственной витальности, можно усмотреть, да и то с известными оговорками, только в пребывании плода в чреве матери, однако частично оно присуще всялкой жизни, проявляясь в виде установки на здесь-и-теперь удовлетворение, или в том, что З. Фрейд называл "принципом удовол ьствия".
Понятно, что реализация такой установки сплошь и рядом прорывается самыми обычными, любыми требованиями. реальности; и если такой прорыв квалифицировать как особую критическую ситуацию - стресс, мы приходим к такому понятию стресса, в котором очевидным образом удается совместить идею "экстремальности" и идею "неспецифичности". При описанных содержательно-логических условиях вполне ясно, как можно считать стресс критическим событием и в то же время рассматривать его как перманентное жизненное состояние.
Итак, категориальное поле, которое стоит за понятием стресса, можно обозначить термином "витальность", понимая под ним неустранимое измерение бытия, "законом" которого является установка на здесь-и-теперь удовлетворение.
Сильные жизненные потрясения исцеляют от мелких страхов.
Оноре де Бальзак
Еще в 1931 г. К. Ясперс в работе «Духовная ситуация времени» обозначил кризис следующим образом: «Все стало сомнительным, всему грозит опасность.., наше духовное бытие определяется как fin de siecle (конец века). <...> Все охвачено кризисом, необозримым и непостижимым в своих причинах, кризисом, который нельзя устранить, а можно только принять как судьбу, терпеть и преодолевать» . В этих словах подчеркивается не только обреченность при столкновении с кризисом, но и безграничность самого понятия. В психологии при описании переживаний людей в трудных жизненных ситуациях зачастую одновременно используются понятия «экстремальная», «кризисная» и «критическая ситуация» как родственные категории.
Сделаем попытку внести ясность в формулировки, которые существуют. В данном параграфе остановимся на понятиях «кризис», «кризисная ситуация» и «критическая ситуация». В Большом энциклопедическом словаре понятию «кризис» (греч. krisis ) дается несколько толкований: решение, поворотный пункт, исход; резкий крутой перелом в чем-то, тяжелое переходное состояние; острое затруднение в чем-либо, тяжелое положение . В Большом толковом психологическом словаре А. Ребера кризис обозначается как любое неожиданное прерывание обычного хода событий в жизни человека или социума, требующее переоценки моделей деятельности и мышления. И уточняется: человек переживает психологический кризис при возникновении резких отклонений от обыденной жизни (например, при потере близкого человека, работы и т.п.).
В отечественной психологии кризис и кризисные явления рассматриваются с трех сторон: как необычное состояние, которое имеет объективные и субъективные характеристики (А. Г. Амбрумова и другие); как переживание (Ф. Е. Василюк и другие); как социально-психологические ситуации в процессе возрастного развития (Л. С. Выготский, Д. Б. Эльконин и другие) и в ситуациях социальных отношений (А. В. Петровский, Я. Л. Коло- минский и другие); как личностный кризис (А. Г. Асмолов и другие).
Несмотря на отличия в описании кризиса (состояние, переживание, ситуация), у всех упомянутых ученых это понятие имеет одно общее психологическое содержание: кризис становится значимым событием в жизни человека. Независимо от того, какие жизненные условия (внешние или внутренние) запустили кризис, это всегда событие душевного (внутреннего) мира, поворотный момент на жизненном пути личности, а значит, личностный кризис. Личностный кризис становится понятием чисто психологическим и рассматривается как условие для постижения проявлений человеческого сознания в экстремальных ситуациях. Поэтому кризисная ситуация имеет личностный смысл и может анализироваться как «психологическая ситуация, в которой система отношений личности с се окружением характеризуется неуравновешенностью а именно: несоответствием между стремлениями, ценностями, целями личности и возможностями их реализации» .
Чаще всего кризис в восприятии людей отмечен негативными характеристиками и связан с крайними трудностями. Таков лейтмотив экономического кризиса, означающего финансовые сложности, духовного кризиса как деградации ценностей, кризиса возрастного как неблагоприятного депрессивного эмоционального состояния, психологического кризиса как дисбаланса разрушительных и конструктивных тенденций.
Существует и альтернативное понимание кризиса. Кризисы неминуемы, а значит, любая система, находящаяся в кризисе, существенно обновляется и прогрессирует. Полезность и неизбежность кризисов была обоснована Н. Д. Кондратьевым в начале XX в. Автор подметил, что поток новых гениальных открытий и учений приходится именно на периоды кризисов.
В психологии также отмечается, что кризис предоставляет человеку возможность творчества и роста и не является исключительно вредоносным. Это неотвратимое событие жизни каждого человека. Кризис позволяет обнаружить промахи, разобраться в неудачах и изменить свою жизнь.
В кризисной ситуации выделяют два элемента: бифуркацию и трансгрессию.
Бифуркация (от лат. bifurcus - раздвоенный) означает критическое состояние системы, характеризующееся неустойчивостью, возникновением неопределенности, которое может установить, станет ли состояние системы хаотическим, или она перейдет на новый, более дифференцированный и высокий уровень упорядоченности .
Личность - это тоже система, и деятельность системы личности в области бифуркации имеет взрывной характер, что может привести как к регрессивному развитию системы, так и к ее прогрессу. При бифуркации личность становится чувствительна к внешним влияниям, которые в привычном состоянии на нее не оказывают никакого воздействия.
Трансгрессия (лат. transgressio - выход за какую-нибудь границу) обозначает момент перехода от одного состояния к другому .
Трансгрессия фиксирует переход непроходимой границы (границы между невозможным и возможным). «Трансгрессия - это жест, который обращен на предел»; это «преодоление непреодолимого предела» . Йозеф Козелецкий рассматривает трансгрессию в мыслительных процессах и действиях, которые выходят за рамки существующих достижений .
Четыре вида трансгрессии выделяют Й. Подгурецки, А. Зубко, И. Воскова:
- 1) трансгрессия, сосредоточенная на материальном благополучии (созидательное переустройство окружающего мира);
- 2) направленная на людей и связанная с проявлением альтруизма, властности и др.;
- 3) содержащая новые мыслительные конструкции (искусство, наука, философия);
- 4) обращенная на саморазвитие, «делание себя» .
Ссылаясь на Й. Козелецкого, Й. Подгурецки, А. Зубко и И. Воскова рассматривают человека как творца в жизни, наполненной рисками. Трансгрес- сионную деятельность человек применяет чаще, чем защитную, потому что она приносит удовольствие, несмотря на поражения. Сам по себе «выход за привычные границы приносит ни с чем не сравнимое удовлетворение» . Даже теряя свой мир в кризисе, человеку свойственно снова и снова создавать его с нуля. Перед ним открывается высшая возможность творить даже в ситуации невозможности.
Таким образом, понятия «бифуркация» и «трансгрессия» как характеристики кризисной ситуации позволяют нам уяснить содержательный аспект экстремальности.
Перейдем к анализу феномена критической ситуации. Понятие «критический» в словаре А. Ребера имеет несколько значений: имеющий отношение к критике или присущий ей; характеристика скептического, придирчивого обзора; имеющий отношение к кризису в любом из значений этого термина; характеристика суждения или решения, которые имеют важное значение; что-то, что является определяющим .
Во многих словарных источниках оба понятия - «кризис» и «критический» - обнаруживают сходное смысловое содержание: переломный, опасный, кризисный, значимый, решающий и т.п.
Так, Ф. Е. Василюк обозначает критическую ситуацию как ситуацию невозможности , в которой человек сталкивается с невозможностью осуществления внутренних необходимостей (стремлений, мотивов, ценностей) . Невозможность при этом «определяется тем, какая жизненная необходимость оказывается парализованной в результате неспособности имеющихся у субъекта типов активности справиться с наличными внешними и внутренними условиями жизнедеятельности» .
В го же время С. В. Духновский соотносит критическую ситуацию с социальными ситуациями, считает ее одним из их видов и связывает с психологической травматизацией личности. Сопровождается такая ситуация ситуационными реакциями - ситуационными защитными автоматизмами, способными переходить в стереотипы поведения, которые могут закрепляться в виде «защитно-компенсаторных образований» . Критериями отнесения ситуации к критической являются:
- 1) невозможность реализации внутренней жизненной необходимости (потребностей);
- 2) степень эмоционального напряжения;
- 3) ситуационные защитные автоматизмы.
Критическая ситуация часто основана на некотором «вызывающем событии», дезадаптирующем личность.
Как «столкновение со смертью» рассматривает критические ситуации Л. Л. Баканова. При этом имеется в виду не физическая смерть, а смерть как специфический трансформирующий процесс отказа от привычных способов жизнедеятельности и рождения новых, более адекватных изменившимся условиям. Это та же невозможность, толкуемая как невозможность прежнего бытия.
В синергетике под критической ситуацией понимается бифуркационный перелом (так называемая точка бифуркации). При бифуркационном переломе система личности не может существовать в старом качестве. В отличие от кризисной ситуации, где речь шла о зоне бифуркации, в критической ситуации - это бифуркационная точка, точка накопления, грань, предел . Это та грань в развитии системы личности, за которой прежняя устойчивая и предсказуемая линия развития становится невозможной, и личность поставлена перед необходимостью изменений.
Таким образом, под критической ситуацией будем понимать ситуацию нескольких невозможностей:
- 1) невозможность осуществления внутренних потребностей (мотивов, стремлений, ценностей и т.д.);
- 2) невозможность старого, изжившего себя способа жизнедеятельности.
Как видим, кризисная ситуация выходит за границы критической, приобретает самостоятельное значение, становится более широким понятием, имеющим экзистенциальную наполненность. По и та и другая ситуации наполнены экстремальностью, которая проявляется в пиковых моментах: зоне и точке бифуркации.
- Ясперс К. Общая психопатология. М.: Практика, 1997. С. 335.
- Большой энциклопедический словарь. С. 662.
- Большой толковый психологический словарь: в 2 т. / сост. А. Ребер; пер. Е. Чеботарева. Т. 1. М.: Вече; ACT, 2000. С. 389.