Брюханов чернобыль биография. Бывший директор чернобыльской атомной электростанции виктор брюханов: «ночью, проезжая мимо четвертого блока, увидел, что верхнего строения над реактором Нету
«Мы не знали, как работает оборудование от выбега, поэтому в первые секунды я воспринял... появился какой-то нехороший такой звук <...> сам звук я не помню, но помню, как его описывал в первые дни аварии: как если бы "Волга" на полном ходу начала тормозить и юзом бы шла. Такой звук: ду-ду-ду-ду... Переходящий в грохот. Появилась вибрация здания. Да, я подумал, что это нехорошо. Но что это - наверно, ситуация выбега. <...> Затем прозвучал удар. Я из-за того, что был ближе к турбине, посчитал, что вылетела лопатка. <...> Я отскочил, и в это время последовал второй удар. Вот это был очень сильный удар. Посыпалась штукатурка, все здание заходило... свет потух, потом восстановилось аварийное питание. <...>
Все были в шоке. Все с вытянутыми лицами стояли. Я был очень испуган. Полный шок. Такой удар - это землетрясение самое натуральное.
<...> Кровля машзала упала - наверно, на нее что-то обрушилось... вижу в этих дырах небо и звезды, вижу, что под ногами куски крыши и черный битум, такой... пылевой. Думаю - ничего себе... откуда эта чернота? Такая мысль. Это что - на солнце так высох битум, покрытие? Или изоляция так высохла, что в пыль превратилась? Потом я понял. Это был графит.
<...> Прошли возле завала... я показал на это сияние... показал под ноги. Сказал Дятлову: "Это Хиросима". Он долго молчал... шли мы дальше... Потом он сказал: "Такое мне даже в страшном сне не снилось". Он, видимо, был... ну что там говорить... Авария огромных размеров».
Так о событиях ночи 26 апреля 1986 года на Чернобыльской АЭС рассказывал Юрий Трегуб - начальник смены 4-го блока станции. Через год с небольшим, 11 июля 1987 года, он поднимется на свидетельскую трибуну в Доме культуры Чернобыля и даст показания против своего бывшего руководителя - заместителя главного инженера станции Анатолия Дятлова. Дятлов получит 10 лет лишения свободы и станет одним из шести «чернобыльских стрелочников», как нередко называют осужденных по делу о катастрофе руководителей и инженеров ЧАЭС.
Аресты и обвинения
Анатолию Дятлову в момент катастрофы было 55 лет. Опытный физик, выпускник МИФИ, на ЧАЭС - со стадии ее строительства в 1973 году. В 1986 году Дятлов был заместителем начальника главного инженера станции по эксплуатации. В ночь на 26 апреля он участвовал в испытании так называемого «режима выбега турбогенератора». Эксперимент был запланирован заранее. Во время остановки реактора 4-го энергоблока (его полагалось заглушить для планового ремонта) инженеры и операторы станции должны были проверить, может ли инерция вращения турбогенератора использоваться для непродолжительной выработки электроэнергии для собственных нужд станции - в случае ее обесточивания.
Правительственная комиссия, а вслед за ней и следователи по делу о катастрофе пришли к выводу, что персонал и руководство ЧАЭС допустили множество ошибок и недоработок. Подписывали документы не глядя, не выполняли регламенты работ, обходили аварийную защиту реактора.
Дятлов был арестован в декабре 1986 года. За месяц до этого он выписался из ГКБ №6 в Москве, где полгода пролежал с незаживающими ранами на ногах - последствие облучения во время аварии. За месяц дома Дятлов снова немного научился ходить, но оказался в СИЗО. У него была инвалидность II группы и предписание от медиков не допрашивать его дольше двух часов. Но следственные действия длились и по шесть часов, и по восемь, вспоминал он позже в своей книге «Чернобыль. Как это было».
Дятлов стал третьим по счету арестованным по уголовному делу: еще в августе 1986 года в СИЗО оказались директор ЧАЭС Виктор Брюханов и главный инженер станции Николай Фомин. «Пригласили 13 августа на 10 утра в Генеральную прокуратуру. Беседовали со следователем до часу дня. Потом он ушел обедать, вернулся и объявил: "Вы арестованы". Я спросил, зачем меня арестовывать, ведь никуда не убегу. Услышал ответ: "Для вас это будет лучше". И меня направили в СИЗО КГБ», - рассказывал Брюханов журналистам в начале 2000-х годов.
Директору вменяли не только проводившийся с нарушениями эксперимент, но и безответственное поведение после аварии: он отправлял сотрудников одного за другим обследовать зараженные территории на АЭС и вокруг, не предотвратил выход в 8 утра целой смены, хотя часть работников станции можно было оставить дома и не подвергать облучению, а главное - не сообщил достоверные данные о радиационном фоне на станции и в Припяти. «Я сразу сказал председателю Припятского горисполкома и секретарю горкома партии: надо эвакуировать население. Они ответили: "Нет, подождем. Пускай приедет правительственная комиссия, она и примет решение об эвакуации". Что я мог сделать?» - вопрошал через годы после аварии Брюханов.
Академик Валерий Легасов, первый заместитель директора Института атомной энергии им. Курчатова, который вошел в состав той самой правительственной комиссии, вспоминал директора ЧАЭС как человека очень испуганного и не способного действовать в момент чрезвычайной ситуации: «Директор ЧАЭС был в шоке, от начала до конца <...> Я увидел его в первый день, как приехал туда. <...> И последний раз я его видел на заседании Политбюро 14 июля, когда рассматривались причина аварии Чернобыльской. Прямо там его и спрашивали. И он был всё время в шоке. Он никаких разумных действий и слов произнести не мог <...>, он был там недееспособный человек».
В один день с Брюхановым, 13 августа, арестовали и главного инженера станции Фомина. К началу суда они провели в СИЗО КГБ почти по году. Рассмотрение дела должно было начаться еще в марте 1987 года, но перед первым заседанием Фомин в камере разбил очки и вскрыл себе вены.
Сами обвиняемые только в суде узнали, что их шестеро. Помимо арестованных руководителей станции на скамье подсудимых оказались начальник реакторного цеха №2 Александр Коваленко, инспектор Госатомэнергонадзора на ЧАЭС Юрий Лаушкин и начальник смены станции Борис Рогожкин.
Суд в 30-километровой зоне
«Такой же покинутый жителями город», но «похожий скорее на деревню» - так о Чернобыле летом 1987 году писала журналист швейцарской газеты Tages Anzeiger Эльфия Зигль, уже побывавшая в Припяти, откуда годом ранее эвакуировали все 50-тысячное население. Из Чернобыля тогда же вывезли около 12 тысяч человек. Небольшой городок в 12 километрах от станции оказался внутри так называемой зоны отчуждения или 30-километровой зоны - территории, зараженной радионуклидами, на которую запрещен свободный въезд.
Радиационный фон в Чернобыле летом 1987 года было решено считать «нормальным», но в городе применялись меры радиационной защиты: получающим пропуск рекомендовали как можно меньше находиться на открытом воздухе, не курить на улице, не ходить по обочинам дорог. У входов в административные здания - в том числе и в здание ДК, где проходило выездное заседание Верховного суда СССР, - стояли корытца с водой: люди обмывали в них обувь перед тем, как войти в помещение.
Асфальт на улицах и разметка были свежими - предыдущее покрытие сняли бульдозерами и захоронили, так как оно было заражено. Каждые несколько часов улицы города мыли поливальные машины, писал польский журналист Вальдемар Сивиньский. По всему городу стояли метровой высоты оранжевые дозиметры с вентиляторами.
На окна здания Дома культуры, превратившегося в суд, повесили решетки, оцепили забором часть двора - для подъезда «автозака» с обвиняемыми. В зал заседаний превратили бывший зрительный - только сцену задернули плотным занавесом и переставили стулья.
Для работы журналистом на процессе необходимо было получить уже упомянутый пропуск, а иностранным корреспондентам полагалось также иметь аккредитацию в МИДе. В итоге освещать заседания приехали 23 советских и 15 иностранных журналистов: японские, югославские, венгерские, польские, шведские, финские, немецкие, американские корреспонденты, репортеры французского агентства AFP и британской радиостанции «Би-би-си». В отдельном помещении суда был даже создан пресс-центр, где корреспонденты могли задать вопросы по особенностям украинского УК и УПК, попросить перевести какие-то детали.
Тогдашний заместитель директора ЧАЭС Анатолий Коваленко в книге «Чернобыль - каким его увидел мир» рассказывает, что всех иностранных корреспондентов поделили на группы по два-три человека и каждой выделили сопровождающего из специально созданного отдела информации и международных связей, который он, Коваленко, и возглавлял.
С международной телефонной связью в ДК Чернобыля проблем не было: корреспондент «Би-би-си» 7 июля смог отдиктовать новость о начале процесса уже через час после открытия заседания. При этом, например, агентство ТАСС новость о вынесенном 29 июля приговоре передало только через три дня - 1 августа.
За вычетом выходных суд длился 18 дней, заседали с 11:00 до 19:00. Журналистов пустили в зал только во время оглашения обвинительного заключения и в день приговора, в остальные дни их в Чернобыле не было. При этом на заседаниях могли присутствовать сотрудники станции - так, например, замначальника ядерно-физической лаборатории в отделе ядерной безопасности ЧАЭС Николай Карпан в свободное от работы время приезжал в суд и подробно стенографировал происходящее, а позже опубликовал свои записи в книге «Чернобыль. Месть мирного атома». На каждое заседание в зале собиралось, по воспоминаниям участников процесса и зрителей, около 200 человек.
Смысл проведения выездного заседания в зоне отчуждения в том, объясняли иностранным журналистам в пресс-центре, чтобы соблюсти принцип территориальной подсудности - процесс должен проходить по месту совершения преступления. Судьи даже побывали на самой станции, «чтобы представлять себе более четко ситуацию», - говорил начальник отдела информации Коваленко. Председательствовал судья Верховного суда СССР Раймонд Бризе (год спустя он рассматривал еще одно резонансное дело - о Сумгаитском погроме в Азербайджане). Также участвовали народные заседатели Константин Амосов и Александр Заславский и запасной заседатель Татьяна Галка.
Гособвинение представлял советник юстиции 2-го класса Юрий Шадрин - старший помощник Генпрокурора СССР и начальник Управления по надзору за рассмотрением уголовных дел в судах. Не стесняясь в выражениях, Шадрин в форменном темно-синем мундире с золотыми лацканами называл подсудимых «зарвавшимися экспериментаторами».
Экспериментаторы-стрелочники
7 июля Дятлова, Фомина и Брюханова привезли под конвоем в ДК Чернобыля за полчаса до начала заседания, а в 13.00 секретарь объявил: «Прошу встать, суд идет!»
Обвинительное заключение также оглашал секретарь - на это у него ушло около двух часов. Прокуратура обвиняла шестерых подсудимых по статье 220 УК УССР (нарушение правил безопасности на взрывоопасных предприятиях и во взрывоопасных цехах), статье 165 УК УССР (злоупотребление властью или служебным положением) и статье 167 УК УССР (халатность).
Поскольку последствия Чернобыльской катастрофы значительно усугубило замалчивание и искажение данных о реальном уровне радиационного загрязнения и его опасности для жителей, в уголовные кодексы и другие законодательные акты бывших союзных республик были внесены изменения, предусматривающие ответственность за неинформирование населения о последствиях экологических катастроф и техногенных аварий.
В России сведения об экологических катастрофах и чрезвычайных ситуациях, а также эпидемиях не могут относиться к информации с ограниченным доступом или к государственной тайне.
Статья 237 УК предусматривает ответственность за сокрытие информации об обстоятельствах, создающих опасность для жизни или здоровья людей.
Обвиняемым по этой статье грозит до двух лет лишения свободы (часть 1), а если сокрытие информации допустил государственный чиновник или из-за него наступили тяжкие последствия - до пяти лет (часть 2).
По вине подсудимых, читал представитель Верховного суда, погибли 30 сотрудников станции (двое в первый день, остальные - от стремительно развившейся лучевой болезни). Несколько сотен человек также получили разные дозы облучения и у них развилась лучевая болезнь, а 116 тысяч жителей Припяти, Чернобыля и соседних деревень пришлось эвакуировать. Фигурантами уголовного дела также должны были стать три оператора станции: начальник смены 4-го блока Александр Акимов, старший инженер управления реактором Леонид Топтунов и начальник смены реакторного цеха Валерий Перевозченко. Но они умерли через считанные дни и недели после аварии: Акимов - 11 мая, Топтунов - 14 мая, Перевозченко - 13 июня.
Статья 220 УК неприятно удивила всех без исключения обвиняемых: «Я виновен в халатности, как руководитель. Но по этим статьям - их я не понимаю», - говорил Брюханов. «По обвинению в нарушении техники безопасности на взрывоопасном оборудовании. Ни технологический регламент, ни СНиП, ни паспорт “Правил ядерной безопасности” на реакторную установку не относят реакторный цех к взрывоопасным предприятиям!» - возмущался начальник цеха Коваленко. Прокурор Шадрин парировал, что опирается не на регламенты, а на решение Пленума Верховного суда СССР.
О взрывоопасности реактора и неосведомленности об этом сотрудников ЧАЭС говорили в суде и свидетели: бывший начальник смены 4-го энергоблока ЧАЭС Игорь Казачков, бывший секретарь партийного комитета ЧАЭС Сергей Парашин, бывший начальник смены реакторного цеха №2 Григорий Рейхтман. «Это, видимо, просчет всей науки. Сегодня уже написано, что если в активной зоне менее 30 стержней, то реактор переходит в ядерноопасное состояние. Аппарат обладает такими отрицательными качествами, что рано или поздно это бы произошло», - цитирует Карпан в своих записках из суда показания Анатолия Крята, начальника ядерно-физической лаборатории ЧАЭС.
Но далеко не все показания свидетелей (в июле 1987 года в ДК Чернобыля выступило около 40 человек) были в пользу подсудимых, и даже их собственные рассказы свидетельствовали о многочисленных нарушениях - как во время реализации программы «выбега», так и после аварии.
Почему Вы не удалили тогда людей из зоны поражения? - спрашивал прокурор Шадрин директора Брюханова.
Я дал команду удалить всех лишних, но реактор нельзя оставлять без присмотра.
Почему в письме партийным и советским органам не было сведений о 200 рентген в час? (что соответствует 200 миллионам микрорентген; нормальный радиационый фон составляет около 20-30 микрорентген в час - МЗ)
Я невнимательно посмотрел письмо, нужно было добавить, конечно.
Но ведь это самый серьезный Ваш вопрос, почему Вы этого не сделали?
На этот вопрос Брюханов ответил молчанием. В докладной записке «наверх» он указал, что зафиксирован показатель 3–6 рентген в час, а ситуация на АЭС в целом под контролем.
Виктор Петрович, кто должен был взять на себя ответственность объявить по радио: закройте окна и двери - и не сделал этого? - спрашивала бывшего начальника вдова заместителя главного инженера Анатолия Ситникова.
Горисполком, по-моему.
Вы говорили им это?
Не помню.
«Грамотный, но неорганизованный и неисполнительный. Жесткий. Акимов побаивался Дятлова», - характеризовал прокурор подсудимого заместителя главного инженера. Дятлов защищался и признавал только часть вменявшихся ему нарушений.
В какой части обвинения Вы признаете себя виновным? Уточните свою позицию. Конкретно, - просил председательствующий судья Бризе.
Во-первых, по двум-трем ГЦН (главным циркулярным насосам - МЗ) расход превышал 7 тысяч кубометров в час; во-вторых - опоздание с нажатием кнопки АЗ-5 (аварийной защиты - МЗ). Третье - не стал говорить повысить мощность до 700 мегаватт после провала. Четвертое - по запасу реактивности меньше 15-ти стержней на момент сброса. Все это я могу пояснить.
Значит, по статье 220 признаете свою вину только частично?
Дятлов говорил в суде, что в момент падения мощности его не было в помещении под названием БЩУ - блочный щит управления (оттуда и велся эксперимент), он ненадолго выходил - а потому не знал, что она падала до нуля, а не просто до низких значений. В противном случае, уверял инженер, он бы заглушил реактор и остановил выполнение экспериментальной программы.
Некоторые свидетели утверждали, что если падение мощности и было случайным, то дальнейшие испытания на низкой мощности велись именно по инициативе Дятлова.
Примерно в 5-15 минут первого часа я услышал разговор между Акимовым и Дятловым. Суть его состояла в том, что Дятлов хотел, чтобы реактор работал на мощности 200 мегаватт. Акимов, он держал в руках программу, приводил доводы, видимо, возражал. Это судя по выражению его лица, мимике. Это и заставляет меня думать, что снижение мощности производилось по указанию Дятлова. Хотя прямого приказа с его стороны я не слышал, - сообщил суду Трегуб.
Вы знали о снижении мощности? - спрашивал помощник прокурора свидетеля Геннадия Метленко, старшего бригадного инженера «Донтехэнерго». Он участвовал в программе выбега, но как приглашенный специалист-энергетик, не имеющий отношения к ядерной физике.
Да, что-то было в 00:28, - припоминал Метленко. - Дятлов от пульта отошел, вытирая лоб.
Вы подтверждаете присутствие Дятлова в это время на пульте СИУРа (старшего инженера управления реактором - МЗ)?
Да, по-моему, он был.
Как опасен большой самолет, летящий на малой высоте, так опасен и реактор РБМК на малой мощности, на этом уровне он плохо контролируется и управляется. Работа реактора на малых мощностях была недостаточно изучена. Думаю, что у персонала четкого представления об опасности не было. Но если бы все действовали строго по программе, то взрыва бы не произошло, - сокрушался в суде замначальника ядерно-физической лаборатории в отделе ядерной безопасности ЧАЭС Карпан.
Против своего бывшего зама высказывался и подсудимый - главный инженер атомной станции Фомин. При этом из его показаний и рассказов свидетелей выходило, что сам Фомин толком ничего не знал о физике реактора.
Кто, по-вашему, главный виновник аварии? - спрашивал 50-летнего Фомина прокурор.
Дятлов, Акимов, которые допустили отклонения от программы, - перечислял главный инженер.
Что касается Топтунова. Вы говорили, что у него преобладало незнание. А у других участвующих в опыте что преобладало - незнание или пренебрежительное отношение?
Скорее, пренебрежительное отношение от избытка знаний.
Возможность задать вопросы подсудимым была не только у прокурора и судьи, но и, например, у экспертов - и с разрешения председательствующего Бризе они делали это прямо в ходе процесса.
Имея заочное образование, не по физике, на что вы надеялись, выполняя обязанности главного инженера станции? – удивлялся один из экспертов.
На должность ГИСа я не просился. А когда предложили, то не отказался. Кроме того, я рекомендовал директору подбирать мне заместителей из физиков. Ситников, Дятлов, Лютов - физики, - объяснял Фомин.
Нервно сжимая кулаки, бывший главный инженер ЧАЭС повторял: выполняй Дятлов, Акимов и другие программу без всякой самодеятельности, аварии бы не было.
Выслушав показания подсудимых, я возмущена. Они говорят: я не видел, я не знал, а в это время другие люди работали… Все ребята, которые умерли, вели себя достойно, - говорила в суде Тамара Кудрявцева, вдова старшего инженера реакторного цеха Александра Кудрявцева. Ее муж скончался от лучевой болезни 14 мая 1986 года.
«Они, в основном, признали свою вину и раскаиваются в содеянном», - рассказывал перед приговором замдиректора станции Коваленко собравшимся в пресс-центре иностранным журналистам. Несколькими днями ранее его однофамилец и подсудимый Александр Коваленко говорил, что не мог даже представить, что его коллеги так серьезно отступят от регламента выполнения программы, - а самого его на этих испытания вообще не было. Инспектор Лаушкин твердил, что никак не мог предотвратить аварию. «Тяжело нести наказание, если ты не понял, за что оно выносится. Это убивает веру в справедливость, а значит, убивает и человека», - рассуждал начальник смены Рогожкин, напоминая, что его и так уже исключили из партии. Все они просили об оправдательном приговоре.
Дятлов, Фомин и Брюханов говорили, что признают вину частично, но не в том объеме и не в тех формулировках, что предъявила им прокуратура.
Жизнь и смерть после приговора
Судья Бризе вынес приговор с точно такими сроками, как запросил прокурор: Брюханов по части 2 статьи 220 и части 2 статьи 165 УК УССР получил 10 лет, к такому же наказанию - по 10 лет исправительной колонии - по части 2 статьи 220 приговорили Фомина и Дятлова. Рогожкин по части 2 статьи 220 и статье 167 получил пять лет, Коваленко - три года по статье 220, а Лаушкин - два года по статье 167 УК УССР.
Все осужденные были облучены, мучительнее всех переносил лучевую болезнь Дятлов. Сначала из Лукьяновской тюрьмы, а потом из колонии в Полтавской области бывший заместитель главного инженера ЧАЭС писал жалобы на имя Михаила Горбачева и в прокуратуру. По инстанциям ходила его жена - и дошла до председателя Верховного суда СССР Евгения Смоленцева. Разговор с ним Дятлов приводит в своей книге.
Вы, что же хотите - другие судили, а я чтобы освобождал Вашего мужа? Чтобы я был добреньким? - отреагировал на просьбу о пересмотре дела Смоленцев.
Да нет. Я на доброту ни в коем случае не рассчитываю. Рассчитываю только на справедливость. Ведь теперь известно, что реактор был не годен к эксплуатации. И мой муж в этом невиновен.
Так Вы, что же, хотите, чтобы я посадил Александрова? Такого старого? (Академик Анатолий Александров, глава института им. Курчатова и научный руководитель реактора РМБК, умер в 1994 году в возрасте 91 года - МЗ).
За погибающего за решеткой Дятлова хлопотал академик Андрей Сахаров, а потом и его вдова Елена Боннэр. В итоге его освободили через 3 года 9 месяцев после ареста. Дятлов лечился от лучевой болезни в ожоговом центре в Мюнхене, умер в 1995 году, успев в последний год жизни написать книгу со своей версией событий на ЧАЭС.
Здоровье Николая Фомина было подорвано еще до катастрофы: в 1985 году он попал в автомобильную аварию и получил перелом позвоночника, тогда же впервые обратился к психиатру, были сильно расшатаны нервы. В 1988 году приговоренного к колонии Фомина перевели в Рыбинскую психоневрологическую лечебницу для заключенных, а в 1990 признали невменяемым и освободили, переведя в гражданскую психиатрическую больницу.
После выздоровления Фомин опять устроился на АЭС - на этот раз Калининскую, в городе Удомля Тверской области, где и проработал до пенсии.
Виктор Брюханов - инвалид II группы и ликвидатор аварии на ЧАЭС 1-ой категории. Почти к каждой годовщине аварии дает интервью журналистам, но с каждым годом ему все труднее общаться без посторонней помощи: с трудом говорит после двух инсультов, почти ничего не видит. До 1991 года Брюханов отбывал наказание в колонии Луганской области, где работал слесарем в котельной - «почти по специальности», шутит экс-директор ЧАЭС. Подать на условно-досрочное освобождение ему удалось с помощью администрации колонии, выдавшей бывшему начальнику положительную характеристику. Выйдя на свободу, он устроился на работу в «Укринтерэнерго».
Оставленную семьей Брюханова квартиру в Припяти организаторы полулегальных экскурсий в «зону отчуждения» показывают всем желающим. После освобождения там побывал и сам экс-директор ЧАЭС: «Лучше бы не ходил. Мы с супругой не взяли оттуда ни одной вещи. Пришел - дом нараспашку. Ничего не осталось. Только сломанный стул, и тот не из нашего дома… Слышал, что сегодня там вроде можно посидеть за “моим” рабочим столом. Бред».
За судьбой бывших подельников Брюханов следит: упоминает о переезде Фомина в Россию, сообщает, что Рогожкин, освободившись, вернулся работать на Чернобыльскую АЭС. Лаушкин и Коваленко умерли от рака.
«Все защищали честь своих мундиров! Только меня никто не защитил. Я считаю так: если бы система защиты реактора была нормально сконструирована, то аварии не произошло», - вспоминает Брюханов судебное разбирательство почти 30-летней давности.
Недоработки в реакторе и гибель академика
«Оценивая эксплуатационную надежность реактора РБМК, группа специалистов <...> сделала вывод о несоответствии его характеристик современным требованиям безопасности. В их заключении сказано, что при проведении экспертизы на международном уровне реактор будет подвергнут "остракизму". Реакторы РБМК являются потенциально опасными».
«Физика реактора определила масштаб аварии. Люди не знали, что реактор может разгоняться в такой ситуации. Нет убежденности, что доработка его сделает его вполне безопасным. Можно набрать десяток ситуаций, при которых произойдет то же самое, что и в Чернобыле».
«Мы к аварии шли. Если бы не произошла авария сейчас, она при сложившемся положении могла бы произойти в любое время. Ведь и эту станцию пытались взорвать дважды, а сделали только на третий год. Как стало сейчас известно, не было ни одного года на АЭС без ЧП <...> Были также известны и недостатки конструкции реактора РБМК, но соответствующие выводы ни министерствами, ни АН СССР не сделаны».
РБМК, или Реактор большой мощности канальный - это целая серия энергетических ядерных реакторов, разработанных в Советском Союзе. Главным конструктором РБМК был Научно-исследовательский и конструкторский институт энерготехники (НИКИЭТ) во главе с академиком Доллежалем, а научным руководителем проекта - Институт атомной энергии (ИАЭ) им. Курчатова во главе с академиком Александровым.
Авария на ЧАЭС в 1986 году была не первым и не единственным серьезным происшествием с РБМК: в 1975 году авария произошла на Ленинградской АЭС (разрыв одного канала), в 1982 - на Чернобыльской (разрыв одного канала), в 1991 году - на Чернобыльской (пожар в машинном зале 2-го блока), в 1992 году - снова на Ленинградской АЭС (разрыв одного канала из-за дефектов клапана).
Строительство двух новых энергоблоков с РБМК на ЧАЭС было остановлено в 1987 году. Второй энергоблок ЧАЭС остановили в 1991 году, первый - в 1996, третий - в 2000 году.
На Игналинской АЭС в Литве в 1988 году отменили строительство третьего и четвертого энергоблоков, а в 2004 и 2009 году были остановлены первый и второй энергоблоки станции в соответствии с обязательствами Литвы перед Евросоюзом.
Сейчас эксплуатируется 11 энергоблоков с РБМК, все - в России: на Ленинградской (четыре энергоблока), Курской (четыре энергоблока) и Смоленской АЭС (три энергоблока). Закладка новых или достройка существующих недостроенных блоков РБМК в России в настоящее время не планируется.
Это не выводы альтернативного расследования аварии на ЧАЭС, проведенного через многие годы после суда над Дятловым и другими. Это выступления членов Правительственной комиссии по расследованию, которые прозвучали на заседании Политбюро ЦК КПСС 3 июля 1986 года - через два с небольшим месяца после трагедии и за год до судебного процесса. Произносили эти речи не какие-нибудь диссиденты от ядерной физики: заместитель председателя правительства СССР Борис Щербина, возглавлявший комиссию, замминистра энергетики СССР Геннадий Шашарин, глава правительства СССР Николай Рыжков.
Признавали потенциальную опасность РМБК и создавшие его академики - Валерий Легасов и Анатолий Александров. Последний обещал «за год-два» устранить «это свойство» реактора - разгон вместо остановки после нажатия кнопки аварийной защиты при определенном положении стержней (поглощающих элементов).
Однако признав несовершенство реактора и неадекватную реакцию систем на действия операторов, протокол заседания тут же засекретили, а через месяц начались аресты. В газете «Правда» было опубликовано сообщение о тех выводах Правительственной комиссии, которые Политбюро решило обнародовать: «Установлено, что авария произошла из-за целого ряда допущенных работниками этой электростанции грубых нарушений правил эксплуатации реакторных установок» - то есть версии «для внутреннего пользования» и «для всех» кардинально отличались.
В суде эксперты (четверо из 11 были сотрудникам главного конструктора реактора - института НИКИЭТ - и научного руководителя реактора - ИАЭ им. Курчатова) пришли к формулировке «реактор не взрывоопасен при правильном использовании», ее и придерживались.
Подтверждают ли эксперты сделанные ранее выводы Правительственной комиссии о недостатках реактора? - спрашивал судья Раймонд Бризе.
Эксперты подтверждают некоторые недостатки реактора. Прежде всего положительный паровой эффект реактивности. При этом оказалось не предусмотрено, как должен вести себя при такой ситуации эксплуатационный персонал. Подтверждается неудовлетворительность конструкции системы управления и защиты. Но к аварии это могло привести только при ошибках в работе обслуживающего реактор персонала.
Могли ли недостатки реактора привести к аварии?
Эти недостатки не объясняют неправильных действий персонала. Реактор не является ядерноопасным при наличии в активной зоне 15 стержней-поглотителей нейтронов. А 30 стержней защищают реактор от несанкционированных действий персонала.
Безопасен ли реактор?
Наличие в активной зоне 26-30 стержней компенсируют положительную реактивность. Реакторы РБМК можно рассматривать как безопасные.
Почему в документах Главного конструктора, проектировщиков РБМК не было физико-технического обоснования невозможности работать при тепловой мощности аппарата менее 750 МВт, имея оперативный менее 15 стержней в активной зоне?
Этих пояснений и не надо. Иначе регламент распухнет. Предполагается, что персонал грамотный и все это знает. Но сейчас в регламент вписано положение о режимах ядерной опасности.
Выводы о виновности персонала и руководства ЧАЭС, проводившего эксперимент «любой ценой», в 1986 году приняло в качестве основных и МАГАТЭ - доклад группы INSTAG был подготовлен на основе предоставленных СССР материалов и устного выступления академика Легасова. Однако в 1993 году - после дополнительного расследования, проведенного Госатомнадзором, - МАГАТЭ выпустило обновленную версию доклада INSTAG-7. В нем, не снимая ответственности с персонала, эксперты сообщали об опасных конструктивных особенностях реактора и отсутствии эффективного взаимодействия инженеров станции с конструкторами и научными руководители. Проще говоря, те, кто эксплуатировал РБМК, не знали о его взрывоопасности при определенных условиях.
Из расшифровки диктофонной записи, сделанной академиком Легасовым (ученый записывал свои мысли об аварии на АЭС): «Значит, скажем: одной системой защиты аварийной должен управлять оператор: автоматически, полуавтоматически, вручную, это зависит от режима; а вторая система аварийной защиты должна независимо работать (при любом состоянии оператора) только на превышение параметров, скажем: нейтронных потоков, мощности, температуры и т.д. и т.д. и должна автоматически останавливать реактор. Вот реактор РБМК не был снабжен такой второй, независимой от действий оператора, невключенной в систему управления, защитой. Это, в общем-то говоря, крупная ошибка и, скажем, если бы её не было, Чернобыльской аварии бы не было. И, наконец, третья конструкторская ошибка, которую даже трудно объяснить, заключалась в том, что системы аварийных защит, которых было достаточно большое количество, они были доступны персоналу станции». Если коротко - ученый сожалел, что конструкторы и проектировщики не снабдили РБМК надежной «защитой от дурака», в которую персонал станции никак не мог бы вмешаться.
27 апреля 1988 года, на следующий день после второй годовщины аварии на ЧАЭС, тело академика Легасова было найдено в его кабинете. Официальная версия - [Роскомнадзор] вследствие угнетенного состояния психики. Были и те, кто сомневался, что Легасов ушел из жизни самостоятельно: узел на веревке был завязан слишком профессионально, как если бы ученый занимался альпинизмом. А в ящике стола Легасова нашли его наградной пистолет, которым он почему-то не воспользовался.
Академик Александров на заседании Политбюро в 1986 году просил освободить его от должности президента Академии наук, но продолжал работать в ИАЭ. В 1994 году он умер. Некоторые СМИ (в частности, запорожское издание «Миг») позже писали, что это тоже могло быть [Роскомнадзор]: тело 91-летнего ученого якобы нашли в стоящей в гараже «Волге» с включенным мотором.
Главный конструктор РМБК академик Николай Доллежаль вскоре после аварии на ЧАЭС ушел на пенсию. В начале 1990-х его допрашивали по уголовному делу, а в 1999 году наградили орденом «За заслуги перед отечеством». Умер Доллежаль в 2000 году, похоронен в Московской области.
Дела, которые не дошли до суда
Замдиректора ЧАЭС Коваленко после заключительного заседания в ДК Чернобыля говорил журналистам, что скоро в судах окажутся еще три уголовных дела: «Одно связано с конструкторами, которые делали проект. Второе - с теми, кто отвечал за эвакуацию, здравоохранение и т.д. Третье - с теми сотрудниками Минэнерго, которые отвечали за безопасность».
«Дело конструкторов и партийного руководства» действительно какое-то время расследовали, но в том же 1987 году закрыли. Возобновили расследование обстоятельств аварии после XXVIII партсъезда, в августе 1990 года по личному распоряжению и.о. Генпрокурора СССР Алексея Васильева. В декабре 1991 года ликвидировали Прокуратуру СССР, следственная группа распалась, но 41 том сохранился и был передан в Генпрокуратуру России.
По основному делу допрашивали и академика Доллежаля, и известного советского физика, создателя системы дозиметрического контроля Бориса Дубовского (он прямо называл в качестве виновника аварии как раз Доллежаля). В 1993 году дело закрыл следователь Генпрокуратуры по особо важным делам Борис Уваров - как объяснял он сам, по причине передачи значительной части материалов украинским коллегам.
Украинские следователи, предположительно, изучали эти документы в рамках дела №49-441, о котором в своих книгах о Чернобыле рассказывает член комиссии по расследованию дела в отношении должностных лиц, народный депутат СССР Алла Ярошинская. Она была одной из первых, кто опубликовал рассекреченный протокол июльского заседания Политбюро 1986 года, она же рассказывала о начатом в 1992 расследовании. Это материалы уголовного дела, возбужденного 11 февраля 1992 года в отношении руководителей Украины времен катастрофы ЧАЭС: первого секретаря ЦК Компартии Украины, члена Политбюро ЦК КПСС Владимира Щербицкого (того самого, что вывел людей на Первомайскую демонстрацию через три дня после аварии), председателя Совета министров Александра Ляшко, председателя Президиума Верховного Совета Валентины Шевченко и министра здравоохранения Украины Анатолия Романенко.
«Основной вред здоровью людей, особенно детей, был нанесен вследствие отсутствия немедленного оповещения населения об аварии и проведения комплекса мер, необходимых для снижения дозовой нагрузки. На протяжении полутора суток 25-27 апреля 1986 года даже население города Припяти не знало про аварию, опасность радиационного облучения, жило буднями обычного выходного дня, что усугубило увеличение масштабов ущерба для здоровья. <...> Процесс укрытия и дезинформации общественности о последствиях аварии определялся и направлялся руководителями никому неподконтрольных, неподчиненных и неподотчетных структур власти - Политбюро ЦК КПСС и Политбюро ЦК КПУ, которыми были Щербицкий, Шевченко и Ляшко», - говорилось в материалах следствия. Обвинение им должны были предъявить по той же 165 статье УК УССР - злоупотребление властью или служебными полномочиями.
24 апреля 1993 года уголовное дело против партийных функционеров республики закрыли за истечением срока давности.
Есть у нас в России такое издание "Однако" - журнал, как вы, наверное догадались, Михаила Леонтьева, автора одноименной программы на Первом канале ТВ. В номере от 26 апреля 2010 опубликовано интервью с первым директором ЧАЭС Виктром Брюхановым, который был приговорен в 1986 году к 10 годам лишения свободы.
Интернет версии у издания нет, поэтому выкладываю отсканированный вариант.
ЧЕРНОБЫЛЬ НИКОГО И НИЧЕМУ НЕ НАУЧИЛ.
Власти решили ликвидировать символ опасности, но не ее причины
Антон Самарин
В ночь с 25 на 26 апреля 1986 года произошла крупнейшая в истории техногенная катастрофа — авария на Чернобыльской АЭС. В ходе ликвидации аварии погиб 31 человек, а 600 тысяч человек, принимавших участие в тушении пожаров и расчистке завалов, получили высокие дозы радиации. Всего за два десятилетия от последствий катастрофы умерли почти 18 тысяч человек. В годовщину чернобыльской аварии. Однако публикует интервью с первым директором АЭС Виктором БРЮХАНОВЫМ.
Виктор Петрович назначил мне встречу в Доме офицеров московского военного округа. Туда, на юбилейный вечер, его пригласили организаторы чернобыльского движения России и Украины. Когда 74-летний инвалид II группы, облученный 250 бэрами (безопасная норма — 5 бэр в год), несущий на себе клеймо одного из главных виновников самой крупной в мире техногенной катастрофы, поднимался на сцену, зал встал. Тишину, повисшую на миг, разорвало аплодисментами. Седой, высохший до худобы старик шел, прикрываясь от них, как от пулеметной очереди: «Не надо».
— Виктор Петрович, как вы относитесь к тезису о том, что официальная версия суда, поддержанная МАГАТЭ, объясняющая чернобыльскую катастрофу ошибками и халатностью персонала ЧАЭС, направлена на сокрытие причин аварии, а на самом деле их происхождение — в конструктивных недостатках реактора, будто бы изначально созданного не для мирной энергетики, а для атомного оружия?
— Я не согласен ни с официальной точкой зрения, ни с тем, о чем пишут журналисты. На суде выступали ведущие ученые, конструкторы, представители технической экспертизы, прокуратуры. И все защищали честь мундира. Все! Вот это нагромождение лжи и увело нас от истинных причин аварии.
Напомню: на момент создания реактора РБМК-1000 его уровень, возможно, был самым высоким — чернобыльский реактор превосходил мировые аналоги. Это я знаю точно. Но я не возьму на себя дерзость утверждать, будто он использовался для производства атомного оружия. У нас были объекты, куда даже я, директор, не был вхож. Только спецслужбы. После того как я познакомился с обвинительным заключением и подписал его, я увидел письмо академика Волкова (сотрудник Института атомной энергетики имени Курчатова. — Прим. «Однако») на имя Михаила Горбачева. Он писал, что не раз обращался к академику Александрову (автору проекта взорвавшегося реактора. — Прим. «Однако») с требованием проектной доработки реактора. Горбачев в своей манере отмолчался. А когда готовился отчет в МАГАТЭ, было еще проще. В состав комиссии из 25 человек вошла группа Госатомнадзора — организации, напрямую заинтересованной в похоронах версии о проектных недоработках реактора. Почти половину комиссии составили «дети Александрова» — сотрудники Института атомной энергетики имени Курчатова. Круг замкнулся. Искать надо где-то здесь.
— Вы считаете, что причина аварии в проектных просчетах?
— Не хочу себя обелять. Нарушения со стороны персонала были, но они, будь все предусмотрено проектом, привели бы к выходу из строя блока, а не к катастрофе. Профессор Борис Дубовский утверждает, что если бы аварийная защита соответствовала назначению, ошибки персонала привели бы лишь к недельному простою 4-го блока. Что же касается системы защиты, уверен: она должна быть рассчитана на дурака. Не только на физика ядерщика, а и на меня, завхоза. То есть, каких бы ошибок ни наделал персонал, техника не должна так остро реагировать. Как японская бытовая техника: если мы нажмем не ту кнопку, агрегат не портится, не выходит из строя. Когда же мы закончили проверку, нажали кнопку «СТОН», реактор, вместо того чтобы остановиться, взорвался.
— Насколько опасно то, что в странах СНГ до сих пор используются реакторы чернобыльского типа?
— Их постепенно выводят из эксплуатации. Но что касается Чернобыля, могу смело утверждать, — с 1989 года и по сию пору ЧАЭС остается самой безопасной атомной станцией. От испуга ее доделали, как надо.
— Тогда зачем закрыли?
Обожглись на молоке. Я понимаю напуганного обывателя, который требует закрытия АЭС вообще. Поскольку это немыслимо, власти решили ликвидировать символ опасности, но не ее причины. С точки зрения технической, все просто: нажал кнопку — и все. А отработанное топливо? А 6 тысяч специалистов? А возврат 2 млрд долларов Всемирному банку реконструкции и развития? Но это все мелочи в сравнении с неизбежностью нового витка развития атомной энергетики. Вот тут бы и понять истинные причины катастрофы, чтобы знать, в каком направлении развивать отрасль. А мир не может понять, что нельзя отвергать мирный атом. Наверное, поэтому американцы, французы, англичане, японцы — все скрывают истинные причины аварий на своих АЭС. В этом смысле Чернобыль никого и ничему не научил.
— Когда вы осознали, что произошла катастрофа, которую и сравнивать не с чем?
Как и все — значительно позже. Один пример. Когда после взрыва приехал премьер СССР Рыжков, с ним — секретари ЦК КПСС Лигачев и Щербицкий, им докладывал министр энергетики Щербина: «4-й блок восстановим и сдадим к ноябрю. А 5-й построим к Новому году». Чушь? Ее на стройке выслушивала элита атомной науки СССР, правительственная комиссия, генерал полковник, командующий химическими войсками СССР Стукалов. Думаю, тогда никто не понимал, что произошло.
— Виктор Петрович, когда вы поняли, что главную вину возложат на вас?
— Сразу. Когда меня обвинили в том, что в ночь аварии я был в лесу с любовницей. Суд не смог подвести меня под расстрельную статью, но дал мне и Александру Дятлову, заместителю главного инженера, максимум — десять лет. Начальник смены Борис Рогожкин получил пять лет, начальник реакторного цеха Анатолий Коваленко — три года, инспектор Госатомнадзора Юрий Лаушкин — два. Дятлов, Лаушкин и Коваленко умерли после освобождения. Фомин уехал в Россию, о нем ничего не слышно. Рогожкин работает в Чернобыле.
— А где вы были в момент аварии?
— Дома. Накануне из Киева приехали на выходные дочь с мужем. Лиля была на пятом месяце беременности. Когда, кажется, 27-го, встал вопрос об эвакуации, я отдал ключи от нашего «жигуленка» зятю Андрею, велел забирать дочь, сына-девятиклассника и уезжать. Они не проехали и пяти километров, как под селом Копачи пришлось пропускать многокилометровую колонну автобусов. Они ехали эвакуировать Припять. Потом в Киеве дочь пошла к радиологам. Ее одежда звенела».
— Что с ребенком? Правда, что беременным в те дни принудительно советовали делать аборты?
— Про аборты не знаю. У нас родилась внучка. Я ее, правда, в первый раз увидел почти в пять лет, когда освободился. Долго деда не признавала. Сейчас заканчивает Академию МВД.
— Почему на суде вы отказались от защиты?
— Знал результат заранее.
— Где вы отбывали срок?
— Год под следствием в изоляторе КГБ. Во время суда — в обычном СИЗО. После суда — в Лукьяновской тюрьме под Киевом, потом в колонии общего режима в Луганской области. Уже потом понял, что СИЗО КГБ — это курорт в сравнении с Лукьяновской, Харьковской и Луганской тюрьмами. У ГБ камеры на двух, трех человек. Приходилось часто сидеть одному. Потом уже узнал от зэков, что в одиночку сажают перед расстрелом.
— Правда, что вы сами попросились в 70-местную камеру к уголовникам?
— Не просился. Просто на пересылке была камера на 30 мест, а нас туда натолкали около 70 человек.
— Что это был за сосед по камере, который хотел убить вас?
— Не сосед. Раз во время допроса в комнату вошел человек, думаю, кто-то из спецслужб, и зло так сказал: «Я бы тебя расстрелял». Я — ему: «Расстреливай». Он к кобуре потянулся. Но помедлил и ушел. А соседи... По-разному относились, чаще безразлично. Но некоторые до сих пор шлют поздравления с днем освобождения.
— Осужденные знали, кто вы?
— Я еще не приехал в Луганск, а про меня там уже знали. Привезли в спецмашине, выхожу во двор. Вывалила вся тюрьма. Смотрят, как на зверька. Потом относились как к поп-звезде — с восхищением и завистью.
— Чему завидовали?
— Как чему? Почти «политический». Не за понюшку табака забрили и не за краденый бумажник.
— А кем вы работали на зоне?
— Почти по специальности — в котельной слесарем. Сначала предложили заведовать библиотекой или быть диспетчером — распределять всех по работам. Должность насколько блатная в уголовном мире, настолько и опасная для жизни. Я отказался. Побоялся не за свою шкуру, а молвы. Понимал: в событие попал историческое, все равно под микроскопом изучать будут.
— После освобождения вы вернулись в Чернобыль...
— Мне дали приличную должность — начальник техотдела. Потом приехал как-то на АЭС министр энергетики Украины. Говорит: «Зайдите ко мне». И пригласил на должность замдиректора Ассоциации внешне-экономической деятельности при министерстве. К 70 годам уступил должность более молодому товарищу, сам занялся общественными делами.
— Судимость с вас снята?
— Нет. Приговор выносил Верховный суд Советского Союза. Такой страны нет. Кто же его отменит?..
— У вас не возникает желания обжаловать решение суда? По мнению многих экспертов, включая академика РАН Бориса Дубовского, «…осуждение пятерых сотрудников Чернобыльской АЭС — В.П. Брюханова, Н.М. Фокина, АС. Дятлова, А.П. Коваленко и В.В. Рогожкина... незаконно и необоснованно».
— Не имеет смысла. «Стрелочники» или умерли от лошадиных доз облучения, или, как я, образцово- показательно наказаны. Ворошить прошлое некому. Те, кто тихо загибается от радиации, не в счет. Дело сделано. Точка.
— Вы знаете о том, что в вашу квартиру в Припяти проложен международный туристический маршрут?
— Слышал, Я там был один раз, сразу после заключения. Лучше бы не ходил. Двери выбиты. Мебель вынесли мародеры. Семья, кстати, за вещами не возвращалась. Я уже сидел, когда разрешили забрать скарб. О тряпках не жалел, но от «доаварийной» жизни у меня ни одной фотографии не осталось. А ведь как жили?! Верили, что живем в городе будущего. Помню, бросил клич, чтобы у каждого жителя Припяти был свой розовый куст. И мы из Литвы и Латвии завозили розы. Пятьдесят тысяч кустов. Все прижились...
— Вам мешает слава того самого Брюханова?
— Мне нет. Дочь поменяла фамилию, когда вышла замуж. За сына и внуков, бывает, боюсь, потому что в справедливость не верю. На этом свете ее нет.
— Как полагаете, когда-нибудь мир узнает правду о Чернобыле?
— Истину мы не узнаем не потому, что ее скрывают. Ее не могут понять. По горячим следам, когда все было возможно выяснить, этого не захотели сделать.
Во второй части специального проекта, посвященного 30-й годовщине аварии на Чернобльской атомной электростанции, Радио Свобода рассказывает о ходерасследования причин катастрофы, об обвинениях, выдвинутых в адрес операторов, управлявщих реактором в роковую ночь и о действительном виновнике взрыва.
В конце августа 1986 года в Вене прошла конференция МАГАТЭ, на которую советская делегация привезла официальный доклад о причинах аварии на ЧАЭС, ее последствиях и их ликвидации. Представленный главой делегации Валерием Легасовым советский доклад лег в основу доклада INSAG-1 Международной консультативной группы по ядерной безопасности (INSAG). Оба документа возложили почти всю вину за случившееся на персонал ЧАЭС.
Ключевой вывод был сформулирован так: "Первопричиной аварии явилось крайне маловероятное сочетание нарушений порядка и режима эксплуатации. Катастрофические размеры авария приобрела в связи с тем, что реактор был приведен персоналом в такое нерегламентное состояние, в котором существенно усилилось влияние положительного коэффициента реактивности на рост мощности".
Это означает, что чем больше пара оказывается в активной зоне, тем выше скорость развития цепной реакции, более того, реактор может перейти в режим, когда его мощность начнет расти самопроизвольно. Ясно, что такого рода взаимосвязь критически опасна: атомный реактор ни в коем случае не должен неконтролируемо разогревать сам себя, иначе взрыв – это лишь вопрос времени. Этот опасный эффект заложен в конструкции реактора РБМК – и это тоже признано в докладе, но с оговоркой: опасным он становится только из-за фатальных ошибок операторов. Это можно сравнить с утверждением, что самолет, конечно, может упасть, если уж экипаж недозаправил топливо, открыл на высоте все люки, остановил двигатели, а затем направил машину прямо в землю.
Ни в одном нашем документе, ни в одном нашем учебнике не сказано, что наши реакторы могут взрываться
Через год уже в зале суда выяснится, что об этом опасном эффекте операторы станции попросту не знали. Показательный процесс начался в июле 1987-го, в специально отремонтированном для этого доме культуры города Чернобыля. Подсудимыми были шесть человек: директор станции Брюханов, главный инженер Фомин, начальник реакторного цеха номер 2 Коваленко, инспектор Госатомнадзора Лаушкин, начальник смены станции Рогожкин и Анатолий Дятлов. Судебное заседание продолжалось 18 дней, всем подсудимым были вынесены обвинительные приговоры. Директор Брюханов, главный инженер Фомин и его заместитель Дятлов получили по 10 лет лишения свободы, Рогожкин, Коваленко и Лаушкин были осуждены на меньшие сроки. Можно сказать, что судейская коллегия вынесла и один оправдательный приговор – реактору РБМК-1000.
Вот несколько цитат из выступлений обвиняемых и свидетелей на процессе.
Коваленко: "Ни в одном нашем документе, ни в одном нашем учебнике не сказано, что наши реакторы могут взрываться".
Рогожкин: "Я 34 года проработал на уран-графитовых реакторах, но ни разу, нигде не было отмечено, что они взрываются. Я об этом узнал только в прокуратуре".
Дик, начальник смены станции: "Мы по физике реактора совершенно не знали об опасностях работы реактора на малой мощности… РБМК был спроектирован с отступлением от норм ядерной безопасности, паровой эффект положительный. Это привело к разгону реактора. Такого быть не должно по всем учебникам физики".
Казачков, бывший начальник смены 4-го энергоблока ЧАЭС: "Даже при соблюдении регламента могло взорваться. Там положительный паровой эффект. [...] Я считаю, что реактор такого типа рано или поздно должен был взорваться. [...] На Смоленской, Курской, может быть, на Ленинградской АЭС (где также использовались реакторы РБМК-1000. – РС) из-за высокого парового коэффициента реактивности и отсутствия ограничений была постоянная опасность взрыва".
Впрочем, вызванные в суд официальные эксперты возражали. Один из них, по фамилии Полушкин, заявил: "Такой реактор можно эксплуатировать и безопасно. Надо только правильно эксплуатировать". Полушкин, приглашенный как независимый специалист, на самом деле был одним из создателей реакторов серии РБМК.
До официального признания: в катастрофе виноваты не столько люди, сколько несовершенство конструкции реактора, – пройдет еще 6 лет. На вторую годовщину катастрофы академик Легасов, представивший обвинения в адрес персонала на конференции МАГАТЭ, был найден повесившимся в своей московской квартире. Новые выводы были сделаны в докладе Комиссии госкомитета СССР по надзору за безопасным ведением работ в промышленности и атомной энергетике, опубликованном в 1991 году. Еще два года спустя их выводы подтвердил и уточнил доклад консультативной группы МАГАТЭ INSAG-7. "В связи с нынешним восприятием событий существует необходимость сместить акцент таким образом, чтобы он в большей степени [чем действий персонала] касался недостатков средств безопасности конструкции, о которых говорилось в INSAG-1, а также признать проблемы, обусловленные структурой, в рамках которой осуществлялась эксплуатация станции", – утверждает этот документ.
Серьезных конструктивных проблем у РБМК было две. Об одной – положительной паровой реактивности – мы уже знаем. Вторая – концевой эффект поглощающих стержней. Когда они опускаются в активную зону, то должны быстро останавливать ядерную реакцию. Но в случае реактора РБМК-1000 они были сконструированы так, что в первые несколько секунд погружения не просто не тормозили реактор, а наоборот, немного увеличивали в нем реактивность.
В 1990 году в журнале "Огонек" было напечатано интервью академика Анатолия Александрова, директора Института атомной энергии, президента АН СССР и главного вдохновителя советской атомной энергетики. Отвечая на вопрос корреспондента, Александров сказал: "Поймите, недостатки у реактора есть. [...] Дело не в конструкции. Ведете вы машину, поворачиваете руль не в ту сторону – авария! Мотор виноват? Или конструктор машины? Каждый ответит: “Виноват неквалифицированный водитель”. Дятлов в своих воспоминаниях заочно отвечает на это заявление в эмоциональном тоне: "Ведете вы машину, жмете на тормоз. Вместо торможения машина разгоняется. Авария! Шофер виноват? А может, все-таки конструктор, гражданин академик?"
Ведете вы машину, жмете на тормоз. Вместо торможения машина разгоняется. Авария! Шофер виноват? А может, все-таки конструктор, гражданин академик?
Так что же на самом деле произошло с реактором в ту ночь? По достаточно устоявшемуся на сегодняшний день консенсусу, ситуация развивалась так. Отключение системы аварийного охлаждения днем 25 апреля полностью соответствовало программе испытаний и не сыграло роли в дальнейших событиях. А вот снижение мощности с 720 до 500 МВт в первые полчаса 26 апреля выходило за рамки предполагаемого режима. Впрочем, никакие нормативные документы не запрещали работу при таких условиях, и Анатолий Дятлов, как заместитель главного инженера станции, имел право самостоятельно принять решение о новом режиме. Провал мощности до 30 МВт при переходе на ручной режим, по-видимому, действительно ошибка Леонида Топтунова, но ошибка вполне распространенная, как объясняли свидетели на судебном процессе, провал, больший или меньший, допустил бы любой оператор.
А вот в следующий момент персонал принял решение, из-за которого, судя по всему, действительно должен нести часть ответственности за аварию. Вместо того чтобы заглушить реактор, чего, по некоторым свидетельствам, требовали Акимов и Топтунов, его стали разгонять, вынимая поглощающие стержни из активной зоны. Дятлов хотел провести испытания именно в этот день, и провести успешно. Формально регламент не требовал остановки реактора при малой мощности, но с физической точки зрения именно в этот момент он стал работать нестабильно. Во-первых, чем меньше стержней остается в активной зоне, тем сложнее управлять происходящими в нем процессами. Примерно так же, как менее управляемым становится автомобиль при выжатом сцеплении. Во-вторых, в реакторной зоне начали происходить опасные физические процессы: распределение плотности нейтронного потока стало неравномерным, в центральной части реакторной шахты началось так называемое отравление – выделение газов, сильно поглощающих нейтроны. Несовершенные датчики не давали персоналу полной картины происходящего, а главное, никто из операторов не предполагал, что реактор оказался в аварийном режиме.
Как опасен большой самолет, летящий на малой высоте, так опасен и реактор РБМК на малой мощности, на этом уровне он плохо контролируется и управляется
Заместитель главного инженера ЧАЭС по науке и ядерной безопасности Николай Карпан объяснил это на суде так: "Как опасен большой самолет, летящий на малой высоте, так опасен и реактор РБМК на малой мощности, на этом уровне он плохо контролируется и управляется. Работа реактора на малых мощностях была недостаточно изучена. Думаю, что у персонала четкого представления об опасности не было". Мощность удалось довести до 200 МВт и стабилизировать, но сам реактор превратился в мину замедленного действия.
Аварийные сигналы, предупреждавшие о проблемах в барабанах-сепараторах, на самом деле свидетельствовали о том, что реактор близок к режиму, в котором положительный коэффициент паровой реактивности может привести к неконтролируемому росту мощности реактора. Именно это произошло с началом испытаний: мощность стала сначала медленно, а потом все быстрее расти.
Только в этот момент Дятлов, Акимов и Топтунов наконец осознали, что машина потеряла управление. И нажали на тормоз – кнопку аварийной защиты АЗ-5, сбрасывающую в активную зону сразу все поглощающие стержни. Казалось, что это гарантированно заглушит реактор в любой ситуации, при любом режиме работы. Но из-за концевого эффекта, о котором не знал на станции, по-видимому, ни один человек, "тормоз" в первые секунды сработал как "газ" – и этот небольшой дополнительный скачок мощности оказался критическим.
Примечательно, что о концевом эффекте поглощающих стержней некоторым советским инженерам было известно еще за несколько лет до аварии. Он был обнаружен при проведении пусков 1-го блока Игналинской АЭС в Литве и 4-го блока Чернобыльской АЭС еще в 1983 году. Научный руководитель проекта РБМК-1000 указывал тогда, что "при снижении мощности реактора до 50% (например, при отключении одной турбины) запас реактивности уменьшается за счет отравления и возникают перекосы высотного поля. [...] Срабатывание A3 в этом случае может привести к выделению положительной реактивности. Видимо, более тщательный анализ позволит выявить и другие опасные ситуации". Были даны рекомендации об устранении опасного концевого эффекта, но за два с половиной года, прошедших до аварии на ЧАЭС, они не только не были воплощены на действующих в стране реакторах РБМК, но даже и сама проблема не стала известна работающему на них персоналу.
В докладе INSAG-7 также упоминается относительно незначительная, хотя и приведшая к радиоактивным выбросам авария, произошедшая на реакторе типа РБМК 1-го блока Ленинградской АЭС 20 ноября 1975 года. Ее причиной стала вторая фундаментальная проблема проекта РБМК-1000 – разогревание реактором самого себя из-за положительного коэффициента паровой эффективности. Специальная комиссия сделала соответствующее заключение, отраслевой НИИ дал рекомендации, но фактически, как сказано в отчете INSAG-7, "уроки свелись главным образом лишь к весьма ограниченным изменениям конструкции или усовершенствованиям практики эксплуатации. Ввиду отсутствия связи и обмена информацией [...] персоналу Чернобыльской АЭС не было известно о характере и причинах аварии на 1-м блоке Ленинградской АЭС".
Генеральный директор МАГАТЭ Ганс Бликс на конференции "Медицинские аспекты Чернобыльской аварии" в СССРПожалуй, главные слова доклада консультационной группы МАГАТЭ INSAG-7 касаются не технических недостатков проекта РБМК-1000 и не действий операторов в роковую ночь 26 апреля 1986 года, а общих структурных и даже "культурных" проблем в советской атомной энергетике, присущих, как представляется, и советской промышленности вообще: "Можно сказать, что авария явилась следствием низкой культуры безопасности не только на Чернобыльской АЭС, но и во всех советских проектных, эксплуатирующих и регулирующих организациях атомной энергетики, существовавших в то время. Культура безопасности [...] требует полной приверженности делу обеспечения безопасности, которая на атомных электростанциях формируется главным образом отношением к этому руководителей организаций, участвующих в их проектировании и эксплуатации".
Сергей Мирный , участвовавший в ликвидации последствий Чернобыльской аварии в должности командира взвода радиационной разведки, говорит, что в абсолютной безопасности мирного атома до катастрофы были уверены практически все – от специалистов до простых людей. "На момент взрыва я был физхимик по образованию, моя военная специальность была командир взвода радиационной, химической и бактериологической защиты, я был приписан к единственному полку химзащиты Киевского военного округа, это был единственный такой полк на территорию в две трети Украины, – рассказывает Мирный. – Я знал, что в Чернобыле произошла авария на ЧАЭС, прошла короткая информация, но об этом говорили как об обычном аварийном инциденте в промышленности. Через три дня меня начали искать, вызванивать из военкомата в совершенно неурочное время перед праздником, звонили и домой, и на работу. Я был изумлен: я не связал эти два факта – что произошла авария на Чернобыльской АЭС и что мне по телефону трезвонят. И первой догадалась моя мать, она сказала: “Сережа, а может быть, это связано с аварией на АЭС?” И мы с отцом ее дружно затюкали, ну, типа “что ты понимаешь, это совершенно безопасно”.
Возможно, авария на Чернобыльской АЭС даже в большей степени, чем начало моей перестройки, явилась реальной причиной распада Советского Союза
Справедливости ради стоит отметить, что крупные аварии на атомных электростанциях случались не только в Советском Союзе – и как до, так и после катастрофы на ЧАЭС (например, авария на станции "Три-Майл-Айленд" в США в 1979 году или авария на АЭС "Фукусима-1" в Японии в 2011 году). Фундаментальные факторы Чернобыльской трагедии – низкая культура безопасности, использование несовершенных установок из соображений экономической выгоды и государственного престижа, а главное, вера в то, что человек окончательно обуздал выпущенные им на волю титанические природные силы. Вряд ли их можно назвать специфичными для СССР, они вполне универсальны. Но Чернобыльская катастрофа и по масштабам радиоактивного загрязнения, и по социально-политическим последствиям на порядки превзошла не только другие ядерные происшествия, но и любые антропогенные аварии. Накануне 20-й годовщины Чернобыльской аварии Михаил Горбачев писал : "Возможно, авария на Чернобыльской АЭС, которая произошла в этот месяц 20 лет назад, даже в большей степени, чем начало моей "Перестройки", явилась реальной причиной распада Советского Союза пять лет спустя. Действительно, чернобыльская катастрофа была поворотным моментом в истории: была эра до катастрофы и началась совершенно другая эра после нее".
Многострадальная ЧАЭС: 34 года работы и 10 директоров
Дата:
23/09/2011
Тема:
Время и судьбы
Александр Купный, участник ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, журналист, фотограф
Чернобыльская АЭС на сентябрь 2011 года это: 34 года со дня пуска, 25 лет со дня катастрофы. 11 лет со дня останова… и 10 директоров («руководящий аспект и человеческий фактор» истории атомной станции, печально известной всему миру). В январе 2007 года я уже писал плеяде руководителей : чем они запомнились персоналу, чем отличились на занимаемой должности. Прошло время, и появились поводы взглянуть на их деятельность по-новому, особенно - на нынешнего директора.
Итак, начнем.
1. Брюханов Виктор Петрович. Директор ЧАЭС в период с 1970 по 1986. Дольше всех занимал эту должность с 1970 до трагического дня в истории ЧАЭС - 26 апреля 1986 года. Был осужден, как главный виновник катастрофы, потом досрочно освобожден по состоянию здоровья. Настолько ли он был виновен в произошедшей аварии, насколько это решил советский суд? Не берусь судить, скажу лишь одно: если б Брюханов 25 апреля отказался выполнять указание диспетчера энергосистемы Украины о работе 4 блока в вечерний максимум и операторы продолжили, уже начавшееся снижение мощности реактора, то катастрофы бы не было. Он представлял собой человека той, больше политической, чем административно-технической системы управления в атомной энергетике. Не способный на самостоятельные, вопреки «указке сверху», решения. Увы, таких в СССР было большинство. Ныне это глубоко больной человек. И, как знать, какая боль для него тяжелее - физическая или душевная?
2. Поздышев Эрик Николаевич. Пробыл директором меньше года: с мая 1986 по февраль 1987 года. Но именно его подпись стоит под Актом приемки в эксплуатацию комплекса сооружений над разрушенным 4-м энергоблоком - объект «Укрытие». Ему предлагали остаться директором ЧАЭС, но он отказался и вернулся в Москву.
В 2010 году я договорился с ним о встрече, хотел включить его воспоминания в вышедшую позже мою книгу «Живы, пока нас помнят». Он согласился, но потом, когда я приехал, неожиданно отказался, без объяснения причин. Может, передумал ворошить старое? Сейчас он является советником генерального директора ОАО «Концерн Росэнергоатом».
3. Уманец Михаил Пантелеевич. Пять непростых лет у руля ЧАЭС: 1987-1992. Им было принято немало революционных, не простых решений. Отмена вахтового способа работы и переход на пятидневную рабочую неделю. Однако на другой революционный шаг он так и не решился: перевести оперативный персонал с крайне иррационального и изматывающего людей графика 8-ми часовых смен на 12-ти часовую смену (за него этот сделал другой директор).
При нем пускались после аварии все три блока, и при нем же пошли первые разговоры о поэтапном останове ЧАЭС к 2000 году, особенно после пожара 11 октября 1991 года в машзале и обрушении кровли на втором блоке. В результате второй блок был остановлен, и как показало время - уже навсегда.
Жестким способом заселял новый город Славутич. Тем, кто после аварии получил квартиры в Киеве и продолжал работать на ЧАЭС, было поставлено условие: или работа и квартира в Славутиче, или квартира в Киеве и увольнение. Делалось это в сжатые сроки, людей «ломали через колено».
Жители Славутича не забудут ему фразы в интервью газете «2000» от 21 апреля 2006 года: «Давайте говорить честно, не приукрашивая и не усугубляя, что мы в результате этого (закрытия ЧАЭС) получили? Вместо интеллектуального Славутича — полу интеллектуальный, полу пьяный город без будущего».
Пишет стихи и издает их маленькими книжками. На пенсии и, говорят, серьезно болен.
4. Сорокин Николай Михайлович. Два тихих, спокойных года с 1992 по 1994. Никаких потрясений на станции не было. Коллектив работал спокойно и слажено. Был противником закрытия ЧАЭС. Сейчас работает заместителя генерального директора - генерального инспектора ОАО «Концерн Росэнергоатом». До этого был директором Курской АЭС.
5. Парашин Сергей Константинович. Ярких четыре года с 1994 по 1998. Революционные решения по переводу оперативного персонала на 12-ти часовые смены и повышению комфорта труда всего персонала:
Сделан капитальный ремонт столовой на АБК-1. Куда ходил регулярно обедать, стоял в очереди вместе со всеми. Последующие директора редко появлялись в столовой, кушали отдельно.
Поменял персоналу спецодежду. Наконец-то сняли телогрейки и ватники, и одели в специально сшитые костюмы с эмблемой станции. Разные по фасону и цвету в зависимости от занимаемой должности.
Эпоха взаимозачетов и грандиозных праздников в Славутиче. Станция оплачивала приезд в город знаменитостей разного калибра: Патрисия Каас, ЛаТойя Джексон, Валерий Леонтьев, «Любэ», «На-на», Ян Арлазоров, Алёна Апина. Выступали они на площади для народа. Станция же финансировала проведение первого и единственного кинофестиваля «Белый ангел Славутича» и легендарной ЗОСи (регулярного детского фестиваля «Золотая осень Славутича»).
В период нехватки наличных средств ЧАЭС выпустило свои суррогатные деньги, которые тут же окрестили «парашками». Говорят, был противником вхождения ЧАЭС во вновь образуемую структуру, объединяющую все АЭС Украины - НАЭК.
При нем набрало обороты обособленное подразделение «Объект «Укрытие», появился «План преобразования объекта «Укрытие» в экологически безопасное состояние». Осенью 1997 года подписано «Рамочное соглашение между Украиной и Европейским банком реконструкции и развития относительно деятельности Чернобыльского Фонда «Укрытия» в Украине».
В ноябре 1996 года был остановлен первый блок и через несколько месяцев принято решение о выведении его из эксплуатации.
Уволен за превышение служебных полномочий. Надолго пропал из поля зрения, потом появился в Совет национальной безопасности Украины в должности заместителя секретаря СНБУ по Чернобыльским вопросам. Сейчас помощник министра МЧС по координации действий зоны отчуждения, международных проектов и снятия с эксплуатации Чернобыльской АЭС. Почти каждый вторник приезжает на ЧАЭС для встреч с нынешним директором, видимо, как более опытный функционер, помогает разруливать сложные ситуации, а на ЧАЭС их накопилось много.
23 августа, этого года на ЧАЭС состоялось социально-производственное оперативное совещание. Произнесенный Парашиным монолог оставил у персонала и славутчан неприятный осадок. Он сделал вывод, что коллектив ЧАЭС не справляется с поставленными задачами, при этом лишь слегка пожурил руководство станции. То есть со слов Парашина получалось, что плох не тот, кто управляет, а те, кем управляют, потому что они не способны понять и претворить в жизнь гениальные решения руководства. Подробнее об этом читайте здесь.
6. Толстоногов Виталий Константинович. Не спокойные и тревожные четыре года с 1998 по 2002. 15 декабря 2000 года ему выпала сомнительная честь обеспечивать «ТВ- картинку» телевизионного шоу по досрочному выводу ЧАЭС из эксплуатации. Президент Украины из Киева в прямом эфире дал указание директору ЧАЭС остановить 3-й, последний работающий блок.
В том же году начал настоящую войну с обособленным подразделением «Объект «Укрытие» в результате которой коллектив «ОУ» был расформирован и «растворен» в коллективе ЧАЭС.
Ещё отметился сбитым лосем в Чернобыльской зоне при возвращении домой. Любил ездить сам, без водителя.
До закрытия станции, и особенно после -- увольнял людей «пачками». При этом говорил: «Уволю 100 человек, 10 может быть подадут в суд, один может быть восстановится, но остальные останутся за бортом».
Летом 2002 года терпение президента Кучмы лопнуло, и он уволил Толстоногова с должности. Спустя полгода Генпрокуратура возбудила уголовное дело по факту нарушений в конце 2001 года бюджетного законодательства Украины (часть 2 статья 210) и злоупотребление служебным положением (часть 2 статья 364 Криминального кодекса Украины). Безрезультатно дело было спущено на тормозах.
Создал маленькую частную фирму и до сих пор регулярно выигрывает какие-то тендеры на ЧАЭС.
7. Неретин Юрий Александрович. Руководил станцией с 2002 по 2004. Если предшественника Президент снял с должности, то этого Президент назначил! Какая ещё АЭС может сказать, что её директоров снимает и назначает сам Президент? Абсурд конечно, но факт.
Сразу же после назначения приступил к расширению собственного коттеджа, в виде двухэтажной капитальной пристройки.
Отличался невнятностью речи. Сам из оперативного персонала, работал начальником смены блока, затем станции, а своего брата оперативника терпеть не мог.
На трассе Чернигов - Киев сбил велосипедиста, с летальным исходом для сбитого и без последствий для себя.
В 2003 году без причин и оснований отсутствовал на работе 175 дней, по этому факту давал объяснения в министерстве. За «отличную» работу получил три выговора. Увольнять не решались - Президент назначил! С таким директором маялись до лета 2004, когда наконец-то его уволили, и Кучма не помог.
8. Блицкриг. Июль 2004. В одну из пятниц в начале месяца назначили нового директора. В понедельник, придя на работу, как он думал, руководить, вновь назначенный директор узнал об отмене приказа (которая произошла в субботу). По-человечески этому «счастливчику» можно только посочувствовать.
9. Смышляев Александр Евгеньевич. Один из не многих кто повернулся к людям лицом. На станции многие сожалеют, что проработал он всего год с 2004 по 2005. Возобновил прием по личным вопросам в городе. Возродил информационную службу. Был публичен и открыт.
Начал демонтаж оборудования в машзале станции. Покрасил станционный железнодорожный мост. Почистил изрядно потускневший барельеф стилизованного голубя на фасаде административного здания. Провел капитальный ремонт рабочих мест на 4-ом этаже того же административного корпуса.
Пытался ввести более жесткую политику с иностранными фирмами, работающими на реализации международных проектов. Успел бы много чего хорошего сделать, но почему-то или кого-то не устроил там, на верху, и его сняли. Как сказал С.К. Парашин: «Не вписался в вертикаль власти». Видимо был слишком самостоятельный, а деньги на площадке ЧАЭС «крутятся» не малые. Тут нужен свой, управляемый директор.
10. Грамоткин Игорь Иванович.
Лето 2005 года и по сей день. На ЧАЭС Игорь Иванович пришел в 1988 году молодым специалистом после томского политехнического. Работал в реакторном цехе оператором. Где-то в середине 90-х уволился по собственному желанию и ушел в частный бизнес. В 2001 году появился на Запорожской АЭС в должности заместителя директора службы человеческого ресурса, занимался продовольственным снабжением станции. В феврале 2005 почему - то ли уволился, то ли уволили. Почти пять месяцев нигде не работал, а в июле его усадили в кресло директора Чернобыльской АЭС. Те, кто его помнили по работе в РЦ, пребывали в шоке.
Первым делом Игорь Иванович убрал бюст Ленина, который стоял со дня пуска ЧАЭС перед главным входом в административный корпус и никому не мешал. Убрал втихаря, ночью -- когда на станции никого не было. Чем вызвал немало разговоров - этим ли должен заниматься директор станции? А если и появилось желание убрать, почему не посоветовался с коллективом?
Через год, осенью 2006-го директор неожиданно инициировал локальный международный скандал: отменил результаты тендера на строительство Нового безопасного конфаймента над объектом «Укрытие». Сроки проведения тендера были затянуты уже до неприличия, а тут отмена результатов! Новый тендер? Что делать?
По телевидению вышла передача «Бомба под Чернобыль». В которой французские фирмы (победители тендера) изобличались в коррупционных действиях. Грамоткин отстраняется от должности. Назначается Правительственная комиссия. Хочу отметить, что премьер-министром тогда был Янукович, а главой комиссии назначили Клюева. Последний приезжал на станцию и имел непродолжительную приватную встречу с директором. После визита решение Правительственной комиссии было приятно в пользу Грамоткина. Он остался директором, провели ещё один тендер и победили те же французы.
Через год, осенью 2007 года директора вновь увольняют! Делает это уже Н.И. Шуфрич, как министр МЧС. Не понравилось Нестору Ивановичу, как директор реализует проект по ремонту легкой кровли объекта «Укрытие». Указом Президента Ющенко назначается временная комиссия, чтобы разобраться с увольнением директора ЧАЭС. Пока разбирались, подоспела смена власти, министром МЧС на смену Шуфричу пришел человек Президента: В.Н. Шандра и с ним сумели договориться - директора восстановили.
Весной 2010 года очередная смена власти и Нестор Иванович вернулся! Кресло под Грамоткиным зашаталось. В коллективе гадают и делают ставки: уволят директора, или договорятся? Игорь Иванович позвонил мне на мобильный. Попросил написать несколько статьей в его поддержку. К тому времени я почти год уже не был работником ЧАЭС - сократился. От предложенных денег отказался, а взамен попросил дать мне возможность иногда посещать объект «Укрытие» и промплощадку ЧАЭС. На том и сошлись.
В начале июля Нестор Иванович уходит, по каким-то политическим соображениям его меняют на В.И. Балогу. Контракт с Игорем Ивановичем продлевается. Не знаю, сыграли ли мои статьи какую-то роль, но директор своего добился. Обещание сдержал, что бывает не часто, почти год у меня была возможность приезжать на площадку ЧАЭС и в фотографиях отслеживать ход выполнения работ.
Правда в этом году я стал не въездным в Чернобыльскую зону и ЧАЭС: потому, что пишу не то, что хотелось бы директору.
В обще надо заметить, что Грамоткин в целом начал хорошо. Международные проекты ожили, в коллективе появилась какая-то стабильность. Но вот не удержал взятую планку. Из всех международных проектов успешно реализован лишь один - стабилизация строительных конструкций ОУ. И то скорее потому, что первоначальные объемы стабилизации сократили. Стабилизировали не состояние ОУ, а его строительные конструкции.
Все остальные проекты остаются какими-то не доделанными.
Хранилище отработавшего ядерного топлива - 2: к физическим работам не приступали, фактически срок пуска не определен.
Завод по переработке жидких радиоактивных отходов: в стадии доработки, к примеру, в марте это года подписан Контракт на завершение создания системы радиационного контроля. Когда заработает - неизвестно.
Промышленный комплекс по обращению с твердыми радиоактивными отходами: официально сдан в эксплуатацию с разрезанием красной ленты. Больше года идут «горячие испытания» и продолжаются работы по устранению дефектов. Де-факто комплекс не работает.
Новый безопасный конфайнмент на ОУ: контракт подписан ровно 4 года назад, технический проект на строительство проходит согласование в государственных органах регулирования, сроки реализации туманны, как и всё остальное.
Летом этого года Игорь Иванович, с третьей попытки пытается сократить персонал на 630 человек под предлогом «освобождения ЧАЭС от не свойственных функций». Примечательно, что с людьми начали говорить только после того, когда они возмутились. В итоге коллектив обвинили во всех смертных грехах. Мол, плохо работает. Вообще-то аксиома управления заключается в том, что как подчиненными руководят, так они и работают.
Замахнулся на смену руководства Группы управления проектом Плана осуществления мероприятий, и её реорганизацию. Что пора бы уже западных консультантов заменять на наших, украинских. Хорошее дело, только вы подготовили наших специалистов, способных заменить западных? Или управление проектами будем отдавать своим, удобным людям?
С 1 сентября закрыл гостиницу, приступил к выведению персонала ЧАЭС, в город. То есть из «грязной» Чернобыльской зоны в «чистый» Славутич. Процесс, возможно и рациональный. Да только практика реализации «благих намерений» на ЧАЭС крайне скупа на положительные примеры…
Многие на станции такую решительность в действиях директора связывают с появлением на площадке С.К.Парашина. По слухам, именно он фактический руководит ЧАЭС. Пятый и десятый директора ЧАЭС работают в паре, при этом десятый - ведомый.
Сегодняшний итог деятельности десятого директора ЧАЭС: «грубо и не по-европейски» (М. Жванецкий). При этом в отличие от А.Е.Смышляева, И.И.Грамоткин отлично вписался в систему. Которая конечно, не выкинет его на улицу. Для него подготовят достойное место. Когда он будет туда переведен, на его место назначат другого управляемого одиннадцатого директора. По всей видимости, поиски такого уже ведутся, и ждать осталось не долго.
PS. Вышесказанное -- сугубо мое субъективное мнение, с которым могут не согласиться не только читатели, но и те, о ком я написал.
(1935-12-01 ) (83 года)Брюха́нов Ви́ктор Петро́вич (род. 1 декабря (1935-12-01 ) , Ташкент , СССР) - бывший директор Чернобыльской АЭС .
Биография
После окончания в 1959 году энергетического факультета Ташкентского политехнического института работал на Ангренской ТЭС (Ташкентская область) в должностях дежурный деаэраторной установки, машинист питательных насосов, помощник машиниста турбины, машинист турбины, старший машинист турбинного цеха, начальник смены, начальник турбинного цеха.
В 1966 года приглашен работать на Славянскую ГРЭС (Донецкая область), где проработал до 1970 года в должностях старший мастер, заместитель начальника котельно-турбинного цеха, начальник этого цеха, заместитель главного инженера.
Член КПСС с 1966 года. Делегат XXVII съезда КПСС (1986). В период с 1970 по 1986 год неоднократно избирался членом бюро Киевского областного, Чернобыльского районного и Припятского городского комитетов партии, депутатом Чернобыльского районного и Припятского городского Советов народных депутатов.
С апреля 1970 года по июль 1986 года - директор Чернобыльской АЭС имени В. И. Ленина. После аварии в 1986 году отстранён от должности директора и с июля 1986 года по июль 1987 года - заместитель начальника производственно-технического отдела ЧАЭС.
3 июля 1986 года решением Политбюро ЦК КПСС «за крупные ошибки и недостатки в работе, приведшие к аварии с тяжелыми последствиями» исключен из рядов КПСС.
29 июля 1988 года постановлением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР приговорён к 10 годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовом учреждении общего типа.
С августа 1992 года проживает в Ватутинском (ныне - Деснянском) районе города Киева. С февраля 1992 года работник государственного предприятия «Укринтерэнерго». Участник ликвидации последствий аварии на ЧАЭС (категория 1). Инвалид II группы.
Награды
Лауреат республиканской премии УССР (1978). Награждён: орденом Трудового Красного Знамени (1978), орденом Октябрьской революции (1983), медалями «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина» и «Ветеран труда», Почётной грамотой Верховного Совета УССР (1980).
Семья
- Жена - Валентина Михайловна, инженер-энергетик, В 1975-1990 годах - старший инженер производственного отдела ЧАЭС, ныне на пенсии.
- Сын - Олег (родился в 1969 году), инженер цеха ТАИ ТЭЦ-6, киевлянин.
- Дочь - Лилия (родилась в 1961 году), врач-педиатр, жительница